Семья Наполеона - [42]

Императорский двор являл собой поразительную смесь показной пышности, мелочной зависти, значительной доли вульгарности. Здесь не жалели средств на банкеты, музыкальные и театральные увеселения, балы, приемы, не жалели усилий, чтобы только пустить пыль в глаза заезжим коронованным особам. Императорские резиденции были обустроены в самом что ни на есть современном стиле и наводнены ордами камергеров. Хотя пышные парады и броская военная форма на всех производили должное впечатление, попытки дореволюционных придворных, которых вытащили на свет божий вернуть к жизни былой этикет Версаля, оказались не столь успешны, хотя сам император по привычке не упускал из виду самые мельчайшие детали. Согласно одному из наблюдений графа Пеле де Лозер, Наполеон зашел так далеко, что «сам решал, во что и как одеваться императрице, и даже лично присутствовал при примерках». Наполеон ввел новые помпезные ритуалы, заимствованные им при немецком дворе: каждый из его придворных был обязан пройти возле трона, отвешивая поклоны или делая книксен.

Император пристрастился к охоте и пулевой стрельбе. И хотя первое наводило на него скуку, а стрелок из него был аховый, он не оставлял этих занятий, так как считал их королевским времяпрепровождением. (Подобно тому, как Муссолини пил чай в смокинге, искренне полагая, что так и заведено у английской знати). Императорская охота была устроена по образу и подобию охоты Бурбонов, и на ней полагалось быть в зеленой с золотом форме. Иногда Наполеону удавалось подстрелить несчастного лебедя в Мальмезоне, чтобы позлить Жозефину. Его придворные представляли собой невообразимую смесь недавно возвратившихся эмигрантов, кто еще помнил Версаль в старые времена, и галантных, но неотесанных офицеров, в которых с первого взгляда можно было узнать бывших солдат. Единственное, что роднило эту пеструю публику, так это запуганность и раболепие перед повелителем. Графиня Потоцкая, племянница покойного короля Польши, хорошо знакомая с придворными нравами, выносит безжалостный приговор тому, что она видела собственными глазами;

«Каким бы великолепием ни поражал на расстоянии двор Наполеона, он не выдерживал никакой критики при близком рассмотрении. Бросалось в глаза сочетание раздора и суматохи, которое разрушало ауру величия и блеска, что многие ожидали здесь увидеть. В действительности же это было в высшей степени абсурдное зрелище. Можно было подумать, что вы присутствуете на репетиции какой-то грандиозной постановки и актеры вокруг вас примеряют костюмы и разучивают роли».

Несомненно, все и было рассчитано на театральный эффект. В течение ряда лет император одевался с нарочитой простотой в неброскую военную форму, в то же время требуя от придворных блистать мундирами и нарядами. Он лично выговаривал дамам, чьи наряды были безвкусны или чересчур просты, и даже выстраивал их на званых вечерах, устраивая им нечто вроде смотра, словно солдатам. К тому времени считалось хорошим тоном носить строгие платья с высоким горлом, а в качестве ожерелья надевать четки. Мадам де Ремюза признается, что строгий этикет, навязанный Наполеоном, делал придворную жизнь «ежедневным мучением». Судя по всему, ему самому этикет доставлял мало радости.

Меттерних, которому не раз доводилось видеть Наполеона, говорит: «Трудно представить себе что-либо более неуклюжее, нежели манеру Наполеона держать себя в гостиной. Те усилия, с которыми он пытался исправлять ошибки, возникавшие по причине его происхождения и недостатка образования, только подчеркивали его промахи. Он просто не знал, как поддерживать вежливую беседу. Он беспрестанно пытался пускать пыль в глаза и, прекрасно сознавая, что не вышел ростом, в чем видел недостаток достоинства, чаще всего ходил приподнявшись на носки».

Меттерних, в глубине души считавший Наполеона законченным выскочкой, добавляет: «Его внешность стала еще более заурядной, когда он располнел».

Само собой разумеется, что у императора были и более важные проблемы, занимавшие его внимание, нежели придворный этикет или же учтивая беседа. В течение длительного времени он не оставлял надежды вторгнуться в Британию. Но летом 1805 года крупные финансовые субсидии позволили Австрии перевооружиться, и к Англии присоединилась новая коалиция: Австрия, Россия, Швейцария и обе Сицилии, готовые ринуться на Францию с войной. Отложив на время переправу через Ла-Манш, Наполеон со своей армией в сентябре вторгся в Германию. 20 октября Великая армия (как она теперь называлась) вынудила сорокатысячную армию австрийцев сдаться у Ульма. Три недели спустя Наполеон маршем вошел в Вену. Французов можно простить, за то что они так легкомысленно восприняли потерю собственного флота у Трафальгара, это случилось на следующий день после победы при Ульме. Эта потеря флота положила конец надеждам, покорить Англию. Но в тот момент это казалось не столь важным, особенно в свете последовавшей вскоре победы под Аустерлицем, где Наполеон наголову разбил объединенные армии Австрии и России, уничтожив более трети живой силы и захватив 45 знамен и 180 пушек. Австрийцы поспешно подписали в Пресбурге мирный договор, принеся в жертву Наполеону свои владения в Венеции и Тироле. В течение следующего года Франц I поменял свой титул «императора Священной Римской Империи» на титул «императора Австрии» и упразднил свой древний трон, чтобы на него не позарился Бонапарт. Россия отвела войска. Третья коалиция пала. Говорят, будто новость об Аустерлице ускорила кончину самого заядлого врага Франции — британского премьер-министра Уильяма Питта. Он скончался в начале 1806 года.