Семья Наполеона - [41]

Добрая и отзывчивая по натуре Жозефина старалась чем только возможно помочь всем своим родственникам и даже устроила еще один удачный брак между юной родственницей своего первого мужа Стефанией де Богарне, своенравной и восторженной семнадцатилетней девушкой, посещавшей знаменитую академию мадам Кампан, и ее пылким поклонником Шарлем Луи Зарингенским, которому в будущем суждено было стать Великим герцогом Баденским. Между прочим, его сестра была русской царицей, и ему пришлось порвать свою первую помолвку с Августой Амелией, чтобы уступить дорогу Евгению. Так как родители жениха не высказывали по поводу этого брака особой радости, Наполеон удочерил и Стефанию, дав ей в придачу удивительное имя Стефания-Наполеоне и предпочтительные права перед собственной матерью и сестрами — к вящему негодованию последних. Каролина слегла еще тогда, когда ей стало известно, что ее заветное место в качестве вице-королевы Италии досталось Августе Амелии. Когда же Стефания-Наполеоне на приеме прошла раньше нее, ей снова сделалось дурно. В отличие от дочери «мадам мать» воспользовалась случаем, чтобы выцыганить у сына еще 180 тысяч франков в год. (Спустя два месяца она попыталась добиться увеличения этой суммы, жалуясь, что ей не хватает денег «на фарфор, постель и мебель»). Эти браки со старыми правящими фамилиями «старого режима Европы» приводили императора в восторг. Как мудро заметил Стендаль, «ему (Наполеону) был присущ общий недостаток всех выскочек — слишком высокое мнение о том классе, до которого он вознесся».

Во время свадебной церемонии Евгения Мюрат упрекнул Наполеона за подобное вознесение: «Когда Франция вознесла тебя на трон, то лишь потому, что ожидала, что ты станешь вождем народа, плебеем, получившим титул, ставящий тебя над всеми правителями Европы, а вовсе не потому, что она вознамерилась восстановить империю Людовика XVI со всеми ее злоупотреблениями и старым придворным чванством. Ты же окружил себя старой аристократией и наполнил ею залы Тюильри, отчего теперь они полагают, что получили назад все свои старые привилегии, и там они чувствуют себя в большей мере хозяевами, нежели ты. В глазах старой аристократии все твои товарищи по оружию, да, пожалуй, и ты сам, не более чем выскочки, захватчики и узурпаторы. А теперь ты задумал заручиться союзником в лице Баварского дома посредством брака Евгения, хотя на самом деле ты показываешь всей Европе не что иное, как свое преклонение перед тем, чего нет ни у кого из нас, — голубой кровью! Ты отдаешь дань высоким титулам, которые придуманы вовсе не тобой, что превращает в нелепицу наши, и ты откровенно демонстрируешь всей Франции и этим монархам, что тебе на самом деле хочется стать продолжателем «старого режима», хотя сам ты правишь только потому, что Франция не желает больше иметь династию Бурбонов. Что ж, должен тебе сказать, что твоя династия всегда будет новой в глазах других королей».

На что шурин высокомерно ответил «месье принцу Мюрату»: «… Сие есть тонкий политический ход. Значит, этот брак вам не по душе, не так ли? Что ж, а мне он по душе, и я считаю его величайшим успехом».

Император все еще обожал собственную супругу, хотя ссоры вспыхивали между ними довольно часто. Тогда Наполеон крушил в спальне мебель, а Жозефина заливалась слезами. К тому же между ними не было ничего общего. Жозефина по-прежнему вела жизнь, исполненную легкомыслия и экстравагантности. Ее подруга и фрейлина Клер де Ремюза вынуждена признать, что Жозефина ни разу не открыла книги, ни разу не взялась за перо. Она едва ли утруждала себя, но постоянно изнывала от скуки. Ее всепоглощающей страстью было приобретение нарядов, и она транжирила астрономические суммы на свой гардероб. И все-таки была у нее еще одна страсть, вполне заслуживающая уважения. Ее излюбленными цветами были камелии, но Жозефину живо интересовали все прекрасные растения — от магнолии до эвкалипта, от ман до вереска, от японской лилии до голубого египетского лотоса. Александр Гумбольдт посылал ей кактусы, которые она с благодарностью принимала. Жозефина систематически приобретала тысячи редчайших цветков, кустарников и деревьев со всего мира, в том числе и из лондонского ботанического сада Кью. Многие из ее приобретений впервые цвели во Франции именно в ее садах. Когда в 1803–1804 годах знаменитый ботаник Вантена издал по ее заказу два великолепных тома «Сады Мальмезона», иллюстрации в них были сделаны ее другим протеже. Редуте, бывшим протеже Марии-Антуанетты. Кроме этого, Жозефина тратила большие деньги, помогая бедным родственникам Богарне и Таше. Она добилась для них доходных постов или устроила выгодные браки, хотя, конечно, не столь блистательные, как для Стефании.

Жозефину постоянно терзали страхи, как бы ее супруг не стал отцом ребенка какой-нибудь своей любовницы, несмотря на ее настоятельные утверждения, будто он страдает бесплодием. Вследствие этого любая его неверность вызывала в ней жгучую ревность, хотя сам Наполеон описывал свои похождения как «невинные разнообразия, которые никоим образом не затрагивают его чувств». Ее слезы приводили его в бешенство. В надежде, что император обзаведется внебрачным отпрыском и будет вынужден из династических соображений решиться на развод, Мюраты нарочно подсовывали ему молодых женщин, таких, как мадам Дюшатель. Иоахим пытался даже уговорить актрису мадемуазель Жорж продолжить ее роман с Наполеоном даже тогда, когда он явно подходил к концу. В начале 1806 года Мюраты представили Наполеону мадам Элеонору Денюэль де ла Плень — высокую, томную, черноглазую брюнетку — еще один продукт академии мадам Кампан и преданную подругу Каролины. В свои восемнадцать лет она уже успела стать соломенной вдовой; всего после двух месяцев супружества ее благоверного отправили в тюрьму за подделку документов. Красивая и изобретательная, она тотчас понравилась Наполеону, и вскоре он уже делил с ней ложе. По замыслу Мюратов Элеонора должна была способствовать осуществлению всех их безумных планов.