Семья Мускат - [20]

Шрифт
Интервал

— Ерунда. Место прекрасное, живое. Там собирается вся варшавская еврейская интеллигенция. Настоящий салон. Я бы и сам там ошивался — если б не клопы.

— Абрам, я же просила тебя, выбирай выражения. — На этот раз Даша рассердилась не на шутку. История про Гину, ее мужа Акиву и Герца Яновера не предназначалась для ушей восемнадцатилетней Адасы. Роза-Фруметл опустила на колени чашку и подняла глаза — она не могла скрыть своего любопытства. Аделе по-прежнему листала альбом — теперь, правда, с каким-то ожесточением.

Стоило Адасе и Асе-Гешлу выйти из гостиной, как Аделе встала и подошла к окну. Вечерело. В сгущающихся сумерках шел первый снег, мягкий и сырой, снежинки кружились на ветру и таяли, не успев коснуться земли. Поднимавшийся из труб дым смешивался с белыми хлопьями. Над крышами домов пролетали птицы — по одной и целыми стаями. На противоположной стороне улицы стояла груженная мешками и крытая холстом повозка. Две приземистые лошади с рубцами на боках стояли рядом и прядали ушами. Время от времени они поворачивали головы друг к другу, словно обмениваясь каким-то лошадиным секретом. Аделе стояла у окна, прижавшись теплым лбом к оконному стеклу, и вдруг подумала, что ее мать, пожалуй, права: ей незачем уезжать; незачем, да и не к кому. Ей надоело читать книги, надоело вспоминать отца, который так рано умер, своего возлюбленного в Бродах, с которым она порвала из гордости, всю свою неинтересную, лишенную событий жизнь. Теперь она пожалела, что была так резка с бездомным юношей из Малого Тересполя и что совершенно напрасно выводила из себя Абрама и Дашу.

«Я тоже могла бы давать ему уроки, — подумала она. — Все лучше, чем постоянно быть одной».

3

Комната Адасы была длинной и узкой, с окном во двор. На стене, обклеенной светлыми обоями, висели пейзажи и семейные фотографии, в том числе и фотография самой Адасы. В углу, у стены, стояла металлическая кровать, застеленная вышитым покрывалом. На подушке лежала думка, тоже с узорами. В маленьком квадратном, выстланном мхом аквариуме плавали три крошечные рыбки. Лучи заходящего солнца падали, оживляя блеклые краски, на картины в золотых рамах, разбегались зайчиками по обоям, по полированному паркету, переливались на золотом тиснении книг на полках. На круглом столе лежал какой-то фолиант, стояла ваза с бледно-синими цветами. Адаса быстрым шагом пересекла комнату, взяла книгу со стола и сунула ее в комод.

— Вот моя библиотека, — сказала она, указывая на полки. — Если хотите, можете посмотреть.

Аса-Гешл подошел к книжным полкам. В основном учебники: грамматика, русская история, география, история мира, латинский словарь. «Протест» Пшибышевского стоял рядом с «Паном Тадеушем» Мицкевича, «Исповедь дурака» Стриндберга — рядом с толстым томом под названием «Фараон». Аса-Гешл снял с полки несколько книг, взглянул на титул, полистал их и поставил обратно.

— Беда в том, — признался он, — что читать хочется все подряд.

— С удовольствием дам их вам почитать. Берите, какую хотите.

— Спасибо.

— Может, зажечь лампу? Я-то люблю этот полусвет — как говорится, между волком и собакой.

— Я тоже.

— Расскажите, что вы собираетесь изучать. В математике я очень слаба.

— Понимаете, я хотел бы сдавать в университет — экстерном.

— Тогда вам нужен учитель. Я ведь и сама еще ничего не сдавала — заболела перед самыми экзаменами.

Она присела на край кровати. В лучах заходящего солнца волосы Адасы приобрели оттенок расплавленного золота. Ее маленькое личико оставалось в тени. Она повернула голову к окну и поглядела на небо, на ряды крыш, на высокую фабричную трубу. Снежинки, шурша, ложились на оконное стекло. Аса-Гешл сидел на стуле возле книжных полок, вполоборота к Адасе. «Если б у меня была такая комната, — думал он, — и если б я мог растянуться на такой кровати…» Он взял с полки книгу, раскрыл ее и положил себе на колени.

— Почему вы ушли из дому? — спросила Адаса.

— Сам не знаю. Без всякой причины. Больше оставаться не мог.

— И ваша мать вас отпустила?

— Вначале не хотела. Ну, а потом сама поняла, что… — Он осекся.

— Вы и правда философ?

— О нет, просто прочел несколько книг, только и всего. Я мало что знаю.

— В Бога верите?

— Да, но не в Бога, который хочет, чтобы ему молились.

— А в какого?

— Вся Вселенная — часть Божественного. Мы сами часть Бога.

— Значит, если у вас зубная боль, то болит зуб не у вас, а у Бога?

— Что-то вроде того.

— Даже не знаю, чему вас учить, — сказала Адаса, помолчав. — Может, польскому. Русский мне не нравится.

— Польскому было бы хорошо.

— Вы понимаете этот язык? — Этот вопрос она задала по-польски.

— Да, вполне.

Стоило ей перейти на польский, как сменился весь тон разговора. Раньше в ее голосе звучали юношеские, почти детские нотки, одни фразы растягивались, другие произносились скороговоркой. По-польски же она говорила ясно и уверенно, чеканя каждый слог. В отличие от нее, Аса-Гешл изъяснялся по-польски медленно и запинаясь; он часто замолкал, чтобы подобрать нужное слово или обдумать форму глагола. Адаса, положив ногу на ногу, внимательно его слушала. Говорил он без грамматических ошибок, не путая, как ее отец, дательный и винительный падежи. Зато порядок слов был у него необычный. Что-то в его польском было знакомое, близкое, как будто польский язык каким-то чудом превратился вдруг в родной идиш.


Еще от автора Исаак Башевис-Зингер
Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мешуга

«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, — вспоминал Исаак Башевис Зингер в одном интервью. — Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же».«Мешуга» — это своеобразное продолжение, возможно, самого знаменитого романа Башевиса Зингера «Шоша». Герой стал старше, но вопросы невинности, любви и раскаяния волнуют его, как и в юности. Ясный слог и глубокие метафизические корни этой прозы роднят Зингера с такими великими модернистами, как Борхес и Кафка.


Последняя любовь

Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.


Корона из перьев

Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.


Друг Кафки

Американский писатель Исаак Башевис Зингер (род. в 1904 г.), лауреат Нобелевской премии по литературе 1978 г., вырос в бедном районе Варшавы, в 1935 г. переехал в Соединенные Штаты и в 1943 г. получил американское гражданство. Творчество Зингера почти неизвестно в России. На русском языке вышла всего одна книга его прозы, что, естественно, никак не отражает значения и влияния творчества писателя в мировом литературном процессе.Отдавая должное знаменитым романам, мы уверены, что новеллы Исаака Башевиса Зингера не менее (а может быть, и более) интересны.


Шоша

Роман "Шоша" впервые был опубликован на идиш в 1974 г. в газете Jewish Daily Forward. Первое книжное издание вышло в 1978 на английском. На русском языке "Шоша" (в прекрасном переводе Нины Брумберг) впервые увидела свет в 1991 году — именно с этого произведения началось знакомство с Зингером русскоязычного читателя.


Рекомендуем почитать
Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Ошибка в четвертом измерении

«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.