Семья Малаволья - [52]

— Интриган! — выкрикивала ему, с пеной у рта, в самое лицо донна Розолина. — Мошенник! Я давала вам эти деньги не для того, чтобы вы клали их в банк, который лопнул. Я дала их вам, чтобы вы берегли их, как свое собственное добро.

— Вот, вот! Так я и делал, как будто это было мое собственное добро, — с дерзким лицом отвечал секретарь, так что донна Розолина, чтобы не лопнуть от досады, отвернулась от него. В Треццу она вернулась потная, как губка, и, несмотря на жаркий час, с шалью на плечах. Пока она не исчезла из виду, дон Сильвестро, едко посмеиваясь, оставался на месте, возле стены огорода массаро Филиппо, и, пожимая плечами, бормотал;

— Мне все равно, что бы ни говорили!

И он был прав, что не обращал внимания на то, что говорили. А говорили, что, если дон Сильвестро забрал себе в голову заставить Барбару упасть к его ногам, она упадет. Такой уж он отъявленный плут! Однако снимали перед ним шляпы, а приятели, посмеиваясь, кивали ему головой, когда он приходил поболтать в аптеку.

— И нахал же вы! — говорил ему дон Франко, похлопывая его по плечам. — Настоящий феодал! Вы человек роковой, посланный на землю, чтобы доказать, как четыре и четыре — восемь, что нужно дать чистку старому обществу.

А когда за лекарством для деда приходил ’Нтони:

Ты — народ! Пока ты будешь терпелив, как осел, ты будешь получать побои.

Вязавшая за прилавком Барыня, чтобы переменить разговор, спрашивала:

— Как поживает теперь дедушка?

’Нтони не смел рта раскрыть перед Барыней и что-то бормотал со склянкой в руках.

А дед поправлялся, и его выносили на порог, на солнце, завернутого в плащ и с платочком на голове, так что он казался воскресшим мертвецом, и люди из любопытства приходили посмотреть на него; и бедняга, как попугай, кивал головой то тому, то другому, и улыбался, довольный, что он в своем плаще тут, рядом с входом, что возле него прядет Маруцца, а из комнаты доносится стук ткацкого станка Мены, и куры роются на улице. Теперь, когда ему нечего было больше делать, он научился отличать кур одну от другой, наблюдал, чем они занимаются, и проводил время, слушая голоса соседей. Он замечал:

— Это кума Венера ругает своего мужа. Это двоюродная сестра Анна возвращается с прачечного плота.

Потом он начинал следить за удлинявшейся тенью домов; а когда на пороге больше не было солнца, его переносили к стене напротив, и он был похож на собаку мастера Туни, которая, чтобы растянуться, искала солнца.

Наконец он начал вставать на ноги, и, поддерживая подмышки, его перетащили на берег, потому что ему нравилось дремать, прислонившись к камням, напротив лодки, и он говорил, что запах соленой воды ему полезен для живота; и его развлекало смотреть на лодки и узнавать, как Для того или другого прошел день. Занимаясь своими делами, кумовья уделяли и ему несколько слов и, чтобы утешить его, говорили:

— Значит, есть еще масло в лампе? Э, хозяин ’Нтони?

Вечером, когда вся семья была дома и двери заперты, а Длинная начинала читать молитвы, он радовался, что видит их всех так близко, и смотрел каждому по очереди в лицо и оглядывал стены дома, и статуэтку Доброго Пастыря под колпаком, и стол с висевшей над ним лампой, и все повторял:

— Мне не верится, что я еще тут с вами.

Длинная говорила, что испуг произвел такое волнение в ее крови и в голове, что теперь как будто уже не стоят больше перед ее глазами эти оба умершие бедняги ее, которых до самого того дня она чувствовала, точно два терновых шипа в груди, так что даже ходила исповедаться к дону Джаммарья. Однако духовник отпустил ей грех, потому что у несчастных людей всегда бывает так, что один терновый шип сменяется другим, и господь не хочет вонзать их все сразу, потому что тогда можно было бы умереть от горя. У нее умерли сын и муж; ее выгнали из ее дома; но теперь она довольна, что может заплатить врачу и аптекарю и никому ничего больше не должна.

Понемногу дед дошел и до того, что сказал:

— Дайте мне какое-нибудь дело, я не умею так сидеть, сложа руки.

Он чинил сети и плел верши; потом с палочкой начал похаживать до двора мастера Тино, чтобы посмотреть на «Благодать», и оставался там греться на солнышке. Наконец, снова стал ходить в море с молодыми.

— Точь в точь, как кошка! — говорила Цуппида, — они всегда выживают, если только не ударятся носом о землю.

Длинная, в свою очередь, поставила на пороге скамеечку и продавала апельсины, орехи, вареные яйца и черные маслины.

— Вы увидите, они понемногу дойдут и до того, что станут продавать вино! — говорила Святоша. Я очень рада этому, потому что это люди со страхом божиим!

А хозяин Чиполла пожимал плечами, когда ему случалось проходить по Черной улице мимо дома Малаволья, которые вздумали стать торговцами.

Торговля шла хорошо, потому что яйца были всегда свежие, и теперь, когда ’Нтони пропадал в трактире, даже Святоша посылала к куме Маруцце за оливками, если приходили пьяницы, у которых не было жажды. Так, сольди за сольди, уплатили мастеру Тино Цуппиду, и во второй раз починили «Благодать», которая действительно походила теперь на старый башмак; и все же отложили еще несколько лир. Закупили еще хороший запас боченков и соль для анчоусов на случай, если святой Франциск пошлет свою милость, купили и новый парус для лодки и отложили немножечко денег в комод.