Если бы благородство пастора Бёме имело три обычных геометрических измерения и соответствующий им вес, сему преподобному мужу пришлось бы свои пастырские и приватные путешествия совершать товарным поездом. Но благородство, являясь свойством духовной субстанции, имеет лишь одно измерение — четвертое, над ним ломают головы математики, а в реальной жизни оно веса не имеет, поэтому пастор Бёме мог спокойно путешествовать в маленькой бричке, запряженной одной лошадью.
Сытая, холеная лошадь бежала мелкой рысцой по гладкому фабричному шоссе; казалось, ее больше интересовали мухи, от которых она отмахивалась, чем добродетели, заключавшиеся в тощем теле духовного пастыря. Толстый хомут, оглобли, летний зной и дорожная пыль, очевидно, сильней занимали воображение животного, чем преподобный Бёме, его маленькие бачки, шляпа-панама, белый в розовую полоску перкалевый плащ и даже полированный кнут, заткнутый с правой стороны сидения. Кнут этот пастор не оставил дома только из опасения показаться смешным, но в пути им не пользовался. Правда, он и не мог им пользоваться, так как в одной руке, чтобы лошадь не спотыкалась, держал вожжи, а другой посылал идущие от души, но слабо действующие благословения всем проезжим и прохожим, которые, без различия вероисповедания, снимали шапки, кланяясь «честному швабу».
Сейчас (в июньский день, в пять часов пополудни) его преподобию предстояло выполнить не слишком христианскую миссию, а именно: сперва огорчить ближнего, а потом утешить его. Он ехал сообщить своему другу Готлибу Адлеру, что единственный его сын Фердинанд Адлер, пребывающий за границей, наделал долгов. Известив его об этом, он собирался затем успокоить его и вымолить прощение легкомысленному юноше.
Готлиб Адлер — владелец фабрики хлопчатобумажных тканей. Фабрику его соединяет с железнодорожной станцией шоссе; оно, правда, не обсажено деревьями, но содержится в чистоте. То, что виднеется слева от шоссе, за небольшой рощей, это еще не фабрика, а местечко. Фабрика находится справа. Среди кленов, лип и тополей мелькают черные и красные крыши нескольких десятков рабочих домиков, а за ними высится пятиэтажное здание, расположенное покоем и окруженное другими постройками. Это и есть фабрика. В длинные ряды окон смотрится солнце, заливая их золотом. Высокая темно-красная труба извергает черные клубы густого дыма. Если б ветер подул с той стороны, пастор услышал бы гул паровых машин и шум ткацких станков. Но ветер дует с другой стороны, поэтому слышится только свист далекого паровоза, тарахтенье брички Бёме, фырканье его лошади и пение птички — должно быть, перепелки, утопающей в зеленых хлебах.
Возле самой фабрики много деревьев, больше чем где-либо в другом месте. Это сад Адлера; сквозь зелень кое-где проглядывают белыми лоскутами стены красивого особняка и хозяйственных построек.
Пастору в конце концов надоело все время следить за тем, чтобы разжиревшая лошадь не споткнулась. Уповая на милосердие того, кто извлек Даниила из львиного рва и Иону из чрева кита, его преподобие привязал вожжи к козлам и сложил руки, как для молитвы. Бёме любил помечтать, но предавался этому занятию лишь тогда, когда мог вращать большими пальцами обеих рук, наподобие мельничных крыльев, что он и сделал сейчас. Это коловращение открывало перед ним волшебные врата в страну воспоминаний.
И вот вспомнилось ему (должно быть, в сороковой раз в этом году и на том же месте), что фабрика Адлера и все, что ее окружает, очень напоминает другую фабрику — в далекой бранденбургской равнине, где он, пастор Мартин Бёме, и друг его, Готлиб Адлер, провели свои детские годы. Оба они были сыновьями ткацких мастеров среднего достатка, родились в одном и том же году и посещали одну и ту же начальную школу. Затем они расстались на целую четверть века; за это время Бёме окончил богословский факультет в Тюбингене, а Адлер скопил несколько тысяч талеров.
Потом они снова встретились далеко от родины, на польской земле, где Бёме был пастором протестантского прихода, а Адлер основал небольшую ткацкую фабрику.
С тех пор, вторую четверть века, они уже не разлучались и навещали друг друга по два-три раза в неделю. Небольшая фабрика Адлера стала за это время огромной, сейчас на ней работало шестьсот рабочих, и она ежегодно приносила владельцу десятки тысяч рублей чистой прибыли. А Бёме так и остался тем, кем был: небогатым пастором. Однако сокровища человеческой души тоже приносят проценты, поэтому и у пастора были доходы, исчислявшиеся десятками тысяч… благословений.
Были между друзьями и еще кое-какие различия.
Сын пастора недавно окончил рижский политехникум и мечтал обеспечить себе, родителям и сестре кусок хлеба в будущем, а единственный сын Адлера гимназии не окончил, путешествовал за границей и мечтал о том, как бы вытянуть побольше денег из отцовской кассы. Пастор беспокоился о том, удачно ли выйдет замуж его восемнадцатилетняя Аннета. Адлера беспокоило, что в конце концов выйдет из его сына. Пастору, в общем, хватало его скромного достатка и нескольких десятков тысяч благословений в год; Адлеру же было мало нескольких десятков тысяч годового дохода, а капитал, помещенный в банк, слишком медленно приближался к желанной цифре — миллиону рублей.
