Семья как семья - [48]

Но мало-помалу начало происходить нечто странное. Фотографии меня все больше и больше захватывали. Перед одной из них я остановился как вкопанный. На ней было всего лишь слово «да». Не знаю почему, но меня это взволновало. Не потому ли, что простота была выражена во всей своей чистой непосредственности? Я читал и перечитывал это «да», пока не услышал за спиной голос: «Вы пришли – какой приятный сюрприз». Я обернулся и увидел Мари. Не успел я ответить, как она сказала, что ей очень нравится один из моих романов. Мое первое впечатление от нее соответствовало человеческому варианту «да». Она показалась мне радостной и счастливой, не то что другие художники, которые вечно тревожатся, как пройдет их вернисаж. Я сообщил ей о своем впечатлении и услышал в ответ: «О, сегодня мне не о чем беспокоиться! Все скажут, что фотографии замечательные! Даже вы… вам ведь понравилось, да?» Не знаю, насколько высок был в ее словах уровень иронии, но меня восхитило то, что она относится к себе с юмором. Поэтому я ответил, указав на фотографию:

– Да.

Да, мне понравились ее фотографии. И да, мне захотелось ближе познакомиться с этой женщиной. Разумеется, захотелось. Не то чтобы у меня был большой опыт в подобных делах, но тут я все же отважился спросить, не согласится ли она в ближайшее время встретиться со мной. Она взглянула на меня и, ничего не ответив, в свою очередь показала пальцем на «да».

86

Последний раз переписываясь, мы с Мари оба признали, что надо увидеться, но никаких подробностей о себе не сообщали. А сейчас она написала, что через два дня открывается ее новая выставка и она надеется, что я приду. Через два дня, мысленно повторил я. Вчера я прилетел сюда, а возвращаться, значит, нужно уже завтра. Это просто абсурд – такое долгое путешествие ради всего двух дней. И как бросить Мадлен одну? Тем более что роман-то все-таки о ней. В голове у меня все путалось. Однако довольно скоро я написал в ответ: отлично, как раз завтра я возвращаюсь и буду счастлив в этот великий день оказаться рядом и всячески тебя поддержать.

Я принял решение, и сердце от этого отчаянно забилось, но я продолжал наблюдать за Ивом и Мадлен. Они оживленно разговаривали. Мадлен была вроде бы взволнована тем, что услышала; их лица даже показались мне напряженными, но я, конечно, не знал, о чем идет речь. Два или три раза она оборачивалась – убедиться, что я по-прежнему на месте. В ответ я дружески кивал. Время шло, и я принялся читать «USA Today». Пожалел, что не взял с собой ноутбук – мог бы пока что-нибудь написать.

* * *

ЗАНИМАТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ ИЗ ЖИЗНИ КАРЛА ЛАГЕРФЕЛЬДА (3)

Человека чаще всего вспоминаешь таким, каким видел его в последний раз. При имени Лагерфельда обычно представляется высокая худощавая фигура. Идеальная внешность для наброска. При этом, как правило, забывается, что несколько лет у него был лишний вес. Фотографии той эпохи удивляют. Кажется, что он целиком и полностью владеет собой, ничто не прорывается наружу, ни капли дурного настроения. Трудно представить, что этот человек боролся со своим весом. До такой степени, что произнес великолепный афоризм: «Диета – это единственная игра, в которой приобретают, когда теряют». Стало быть, он видел тут игру, но кто же были игроки? Судя по тому, что рассказывала о нем Мадлен, он, скорее всего, устроил спектакль для приближенных комментаторов. Поразительно, но за несколько месяцев он потерял сорок два килограмма. Все, что было с ним связано, превращалось в легенду. Он ни в чем не мог себе позволить посредственности. Можно сказать, он творил свою диету, словно она была одним из его произведений. Требовалось, чтобы все об этом говорили. Я даже был недалек от мысли: он набрал вес специально, чтобы забавляться реакцией других на свое похудение. Он ведь даже написал об этом книгу. Гений маркетинга, он превратил свое тело в источник инвестиций. Ведь его силуэт в конце концов появился на бутылках кока-колы. Вот что потрясает у Лагерфельда: его самое великое творение – он сам.

* * *

Они наконец закончили разговор. Ив тут же кинулся ко мне:

– Так вы, значит, биограф Мадлен?

– Да. Я пишу о ней.

– Представляю, как много можно написать. И если хотите, я тоже могу рассказать кое-какие любопытные истории.

– Нет уж, не стоит, – возразила Мадлен. Она не улыбалась – видимо, была под впечатлением их беседы.

– Я предложил пойти ко мне обедать, – продолжил Ив. – Но Мадлен хочет отдохнуть, и я прекрасно ее понимаю. Вы можете прийти попозже. Я живу совсем рядом. У меня не очень просторно, зато красивый вид из окон.

– Хорошо. Сейчас мы идем в гостиницу, а потом я вам позвоню, – ответил я, как настоящий гид.

Они тепло обнялись, словно боясь опять расстаться на пятьдесят лет. Я предложил взять такси, но Мадлен захотела пройтись. Я сгорал от любопытства, но понимал, что сейчас ее расспрашивать нельзя. А она, обычно такая разговорчивая, молчала. Только перед дверью ее комнаты я сообщил, что мне придется поменять билет и улететь уже завтра. Она тут же спросила, нет ли у меня неприятностей. Я спокойно объяснил, что возникло срочное дело. Она не стала расспрашивать дальше и, похоже, ничуть не обеспокоилась из-за того, что придется на несколько дней остаться одной. Впрочем, было ясно, что Ив о ней позаботится; пожалуй, без меня, ее литературного наставника, Мадлен будет даже лучше.