Семейство Холмских (Часть третья) - [15]

Шрифт
Интервал


-----



 Князь Рамирскій, съ удивленіемъ, замѣтилъ большую перемѣну въ обращеніи жены своей. Она казалась ласкова и мяла съ нимъ. Но это было только временнымъ слѣдствіемъ совѣтовъ матери. Впрочемъ, по многимъ опытамъ, ему было извѣстно, что она всегда и прежде такъ поступала, когда ей нужно было что нибудь выпроситъ у него. Бывши въ неудовольствіи на нее, Князь рѣшился при первой просьбѣ ея отказать. Однакожъ весь день прошелъ у нихъ въ большихъ ладахъ, безъ всякихъ просьбъ со стороны Елисаветы.

 На другой день, утромъ, было тоже согласіе. Послѣ завтрака, Алексѣй Холмскій сказалъ Князю Рамирскому, что ему нужно поговорить съ нимъ наединѣ. Они вышли, и долго ходили по саду вдвоемъ; возвратясь, велѣли они запрягать карету, и сами пошли одѣваться. Передъ отъѣздомъ, Князь Рамирскій сказалъ женѣ своей, что по нѣкоторымъ причинамъ, онъ остается еще на нѣсколько дней; что теперь, вмѣстѣ съ братомъ, ѣдетъ онъ къ Фамусовымъ, а бывши у нихъ, совѣстно уже не сдѣлать также визита Сундуковымъ, и что онъ, вмѣстѣ съ нею, поѣдетъ потомъ къ нимъ обѣдать. При сихъ словахъ, Князь простился, и, не дожидаясь отвѣта, уѣхалъ.

 Елисавета была въ большомъ смятеніи. Приглашеніе обѣдать у Сундуковыхъ было ею выдумано. Она не знала, какъ теперь выпутаться.

 "Видишь-ли" -- сказала ей мать -- "въ какое затруднительное положеніе ты сама себя поставила? Какъ надобно быть осторожной! Какъ" -- Сдѣлайте одолженіе, избавьте меня отъ наставленій и проповѣдей -- прервала Елисавета, съ неудовольствіемъ. Я сама напередъ знаю, что обыкновенно въ такихъ случаяхъ говорится. Лучше помогите, какъ мнѣ отдѣлаться отъ несноснаго моего урода...

 "Что остается мнѣ еще сказать тебѣ послѣ этого?"отвѣчала мать, удивленная такою запальчивостію, и тономъ, столь неприличнымъ."Дѣлай, что тебѣ вздумается, или прямо скажи, что тебѣ не хочется ѣхать къ Сундуковымъ. "

 -- Сказавъ это, я и не солгу, и, можетъ быть, мужъ мой удовольствовался-бы этимъ отвѣтомъ; но братъ Алексѣй вѣрно отправится къ нимъ, и разскажетъ, что Князь хотѣлъ ѣхать къ нимъ обѣдать, по что я его отговорила. Эти мальчишки, едва только вышедшіе изъ школы, во все любятъ вмѣшиваться. Сундукова вѣрно скажетъ ему, что я сама отказалась отъ ея обѣда, вѣрно пріѣдетъ сюда, замучитъ вопросами, объясненіями, а все это произошло отъ невинной моей выдумки...

 Мать смотрѣла на нее съ изумленіемъ, и не отвѣчала ни слова.

 "Извините, маменька!" -- продолжала Елисавета, просясь цѣловать ея руки.-- "Простите меня; я такъ виновата передъ вами; въ горячности наговорила я, сама не знаю что! Вы имѣете все право упрекать меня. Ложь всегда имѣетъ дурныя слѣдствія. Но что-жъ мнѣ дѣлать теперь?" Она залилась слезами, и ушла къ себѣ въ комнату. Отъ слезъ, и отъ внутренняго волненія, такъ разболѣлась у нее голова, что она легла въ постелю, и не вышла обѣдать.

 Вскорѣ послѣ обѣда возвратились Князь Рамирскій и Алексѣй. Объясненіе и оправданіе Елисаветы было весьма натянуто. Мужъ ея отгадалъ настоящую причину, взбѣсился, наговорилъ ей множество грубостей, и объявилъ, что онъ, рѣшительно, завтра ѣдетъ домой. Елисавета еще никогда не видала его сердитымъ до такой степени, и на этотъ разъ надобно было признаться, что она сама кругомъ виновата. Братъ ея также изволилъ разгнѣваться, и осыпалъ ее упреками; но его слушала она весьма равнодушно. Рамирскій ушелъ въ сердцахъ изъ комнаты, долго ходилъ одинъ, возвратился почти передъ ужиномъ, не сѣлъ за столъ, и отправился рано спать, отговариваясь тѣмъ, что хочетъ завтра утромъ, чѣмъ свѣтъ, ѣхать домой. Елисавета должна была повиноваться сему распоряженію. Одумавшись, хотѣлось было ей употребишь обыкновенныя средства -- упреки и насмѣшки; но угрюмый видъ мужа, также внутреннее сознаніе, что она точно сама виновата, укротили ее. Насилу удерживая слезы, простилась она съ матерью и сестрами, и въ молчаніи послѣдовала за мужемъ.

 "Ахъ, Боже мой!" сказала Катерина."Какъ-бы я была несчастлива, если-бы у моего мужа былъ такой-же характеръ!"

 -- Но сама разсуди: виноватъ-ли онъ въ этомъ случаѣ?-- отвѣчалъ Аглаевъ.-- Она потрудилась вывести его изъ всякаго терпѣнія. Признаюсь: я никакъ не могъ-бы ужиться съ Елисаветою! Жена мрачнаго, задумчиваго, характера хотя имѣла-бы всѣ достоинства, скоро можетъ надоѣсть; но все она лучше той, которая думаетъ насмѣхаться, подшучивать, ставить меня въ дураки, бывши притомъ еще своенравна, упряма и лгунья. Отъ такой женщины я бѣжалъ бы, Богъ знаетъ куда!--

 Холмская, оставаясь ночевать въ Пріютовѣ, всегда занимала одну комнату съ Софьею. Она удерживала слезы свои при всѣхъ, но оставшись съ Софьею наединѣ, предалась горести своей.

 "Сколько непріятностей предвижу я для Елисаветы! "сказала Холмская. "Какія бѣдствія навлечетъ она на себя своимъ легкомысліемъ и неразсудительностію! А ей, напротивъ, предстояла возможность прожить весь вѣкъ спокойно и счастливо. Мужъ ея, конечно, ограниченнаго ума; но у него доброе сердце. Ежели-бы не ожесточила она его безпрестанными противорѣчіями и насмѣшками, то онъ уважалъ-бы и любилъ ее. Завтрашній день они вѣрно всю дорогу будутъ браниться между собою, и, вмѣсто согласія, спокойствія и счастія, что должно-бъ было ожидать ихъ дома, возвратятся они съ чувствомъ ненависти и отвращенія другъ къ другу! Какъ много ошиблась я въ мнѣніи моемъ о характерѣ Елисаветы..."


Еще от автора Дмитрий Никитич Бегичев
Семейство Холмских

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Семейство Холмских. Часть 5

«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Семейство Холмских (Часть шестая)

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.