Семейство Холмских (Часть третья) - [14]

Шрифт
Интервал

 "Всѣ ваши совѣты и наставленія, маменька, прекрасны, превосходны" -- сказала Елисавета, вставши съ неудовольствіемъ со стула -- "но, я думаю, самъ Ангелъ не могъ-бы ужиться съ такимъ уродомъ, съ такимъ своенравнымъ, съ такимъ скрягою, какъ мужъ мой. Однакожъ, я попробую испытать то, что вы мнѣ совѣтуете, постараюсь, ежели только могу! Ты, Софья, какъ я вижу, нарочно оставалась при этой проповѣди, чтобы торжествовать надо мною. Но лучше воспользуйся моимъ примѣромъ: не выходи вѣкъ за-мужъ, не обольщайся даже самимъ Пронскинъ. Повѣрь: и онъ будетъ такой-же мужъ, какъ и всѣ прочіе. Не хлопочи, и отдай его сантиментальной Фамусовой."

 -- Хотя никакихъ видовъ на Пронскаго я не имѣю -- отвѣчала Софья -- но, признаюсь, не желаю ему такой глупой жены, какъ Фамусова. Впрочемъ, обо мнѣ не безпокойся. Супружество меня не прельщаетъ, и я думаю, что останусь на вѣкъ въ сословіи пожилыхъ дѣвушекъ. Жизнь тетушки Прасковьи Васильевны гораздо болѣе имѣетъ привлекательности.--

 При сихъ словахъ вошелъ Пронскій. Къ нему пріѣхалъ откуда-то нарочный, и онъ былъ въ большомъ смущеніи. "Подите сюда, Николай Дмитріевичъ,-- сказала ему вѣтреная Елисавета, совсѣмъ забывши важный, только что окончивишійся разговоръ съ матерью. У нея остались въ памяти, послѣднія слова Софьи, и она, по безразсудности своей, тотчасъ сообщила ихъ Пронскому.-- "Вообразите: Софья сей часъ сказала намъ, что она имѣетъ твердое намѣреніе оставаться вѣкъ въ дѣвкахъ! "

 -- Можно-ли имѣть такое намѣреніе!-- отвѣчалъ съ чувствомъ Пронскій.-- Но... теперь не могу я говорить болѣе. Извините; я долженъ сей часъ ѣхать, и пришелъ простишься съ вами. Вы. вы. Софья Васильевна... но, прошу васъ извинить меня. Современемъ объяснится странный мой поступокъ. Я долженъ сей часъ ѣхать -- Слезы полились градомъ изъ глазъ его; онъ спѣшилъ выйдти. Коляска его была уже готова у крыльца.

 Всѣ, съ удивленіемъ, смотрѣли другъ на друга. "Что это значитъ?" прервала наконецъ общее молчаніе Елисавета. "Онъ влюбленъ въ Софью: это очень видно; признаніе его готово было вырваться. Но что за причина такого внезапнаго отъѣзда?" Всѣ терялись въ догадкахъ.

 Софья хотѣла казаться равнодушною; однакожъ и она сильно поражена была Отъѣздомъ Пронскаго, оставила мать и сестру отгадывать, и по своему объяснять причины страннаго поступка и таинственныхъ его словъ, и чтобы скрыть смущеніе, ушла въ свою комнату, гдѣ приняла твердое намѣреніе совсѣмъ не думать о Пронскомъ. Но такъ успѣшно исполнила она это намѣреніе, что ни о чемъ болѣе думать не могла, какъ только о немъ.

 Между тѣмъ, Князь Рамирскій и Алексѣй Холмскій ходили съ Аглаевымъ, и осматривали садъ его и строенія. "Какія перемѣны нахожу я здѣсь! Деревни вашей узнать не льзя "-- сказалъ Князь Рамирскій.-- "Какая прекрасная баня!... Но, къ чему такая роскошь? На что надобны эти диваны, зеркала, ковры? У меня, кажется, гораздо поболѣе вашего состояніе, но ничего этого нѣтъ. А въ саду что за чудеса! Но къ чему этотъ гротъ, украшенный раковинами, и каскадъ, гдѣ вода даромъ пропадаетъ? Гораздо-бы лучше запрудить, сдѣлать плотину, и поставить мѣльницу, которая приносила-бы доходъ. Бесѣдка прекрасная, и видъ, конечно, отсюда прелестный; но птичникъ и оранжерея по вашему состоянію очень велики; все это стоитъ много денегъ, а дохода никакого не приноситъ."

 -- Конечно, все, что вы видите, стоило сначала довольно дорого -- отвѣчалъ Аглаевъ -- но теперь поддержка строенія ничего не значитъ- Притомъ-же, признаюсь вамъ, это доставляетъ мнѣ пріятное занятіе, и удерживаетъ часто дома, а безъ того я, можетъ быть, ѣздилъ-бы по гостямъ.

 "И то и другое, по мнѣнію моему, не хорошо. Чтобы выѣзжать въ гости, надобно также тратить лишнія деньги. Это что за строеніе, въ видѣ прекраснаго готическаго храма? "

 -- Это ледникъ -- отвѣчалъ Аглаевъ, краснѣя -- а въ верху голубятня. Для этого строенія никакихъ излишнихъ издержекъ не было: это просто срубъ, обитый тесомъ, которому данъ только хорошій фасадъ.

 "Не мое дѣло учить васъ, и дѣлать наставленія" -- продолжалъ Князь Рамирскій, осматривая это и другія строенія.--

 "Какъ ближній вамъ человѣкъ, я желалъ сказать мнѣніе мое, что надобно жить по своему состоянію; впрочемъ, всякій въ правѣ тратить свои деньги, какъ онъ хочетъ."

 Возвращаясь домой, услышали они колокольчикъ; коляска Пронскаго была уже готова; его самаго встрѣтили они на крыльцѣ. Въ большомъ смущеніи, съ заплаканными глазами, онъ объявилъ, что получилъ письмо, которое заставляетъ его тотчасъ ѣхать, простился съ ними, вскочилъ въ коляску, и поскакалъ во всю прыть.

 Они, такъ-же какъ и женщины, были изумлены внезапнымъ отъѣздомъ Пронскаго. Имъ поспѣшили разсказать странное его прощанье. Всякій толковалъ по своему, и никто не могъ постигнутъ, что за причина побудила его такъ скоро собраться и ускакать отъ нихъ. Послали спросить, отъ кого приѣхалъ нарочный, который еще остался кормить лошадей, и узнали, что присланъ былъ конюхъ изъ подмосковной Проискаго, отъ управляющаго, а онъ получилъ эстафетъ изъ города; слѣдовательно, всѣ остались въ прежнемъ Невѣдѣніи, и не узнали, отъ кого былъ присланъ эстафетъ.


Еще от автора Дмитрий Никитич Бегичев
Семейство Холмских

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Семейство Холмских. Часть 5

«На другой день после пріезда въ Москву, Свіяжская позвала Софью къ себе въ комнату. „Мы сегодня, после обеда, едемъ съ тобою въ Пріютово,“ – сказала она – „только, я должна предупредить тебя, другъ мой – совсемъ не на-радость. Аглаевъ былъ здесь для полученія наследства, после yмершаго своего дяди, и – все, что ему досталось, проиграль и промоталъ, попалъ въ шайку развратныхъ игроковъ, и вместь съ ними высланъ изъ Москвы. Все это знала я еще въ Петербурге; но, по просьбе Дарьи Петровны, скрывала отъ тебя и отъ жениха твоего, чтобы не разстроить васъ обоихъ преждевременною горестью.“…»Произведение дается в дореформенном алфавите.


Семейство Холмских (Часть шестая)

Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.