Семейный вопрос в России. Том II - [23]
" (псалом 21, стих 11). Да, так вот как говорит Давид, с какими физиологическими подробностями, в замене которых Тютчев поставил восемь точек. В дополнение к поэту, выразившемуся о "дышащих солнцах", я замечу, что есть действительно некоторое тайное основание принять весь мир, универс, за мистико-материнскую утробу, в которой рождаемся мы, родилось наше солнце и от него - земля. Напр., свет солнца ведь действительно органический. Он не расслабляет, как жар печи, не вызывает головной боли и удушья. Он оживотворяет. Наконец, - он определенно сложенный из разных цветов, и мне хочется сказать: органически сложенный. Удивительно его действие на все живое, и это действие только на одно живое - тайна, чудо. Но вот еще наблюдение: желтый цвет солнца и звезд сходен с цветом желтка в яйце. Скажут - случайно: пусть так! Но я еще добавлю, что пурпур зари, из которого выходит и в которое входит солнце, сходен с пурпуром крови, из которой во всяком случае выходит яйцо; а белый луч солнца, белый, как эта бумага, на которой я пишу, сходен по белизне с молоком матери и с разрезом всякого почти, например, в разрезанном ядре свежего ореха, семени. Солнце не хладеет: только живое не хладеет, и мы рождаемся и умираем при 37 градусах. Все остальное, решительно все, от лучеиспускания, по непреложным законам механики - хладеет. Нет из этого исключения, кроме звезд и солнца, "умных очей" Божества. Живые очи, которые мы так понимаем умными своими очами... Но ребенок! ребенок!
- Как же его тогда убить, когда он животен, жив? И когда жив - Бог? Когда есть, - удлиню термин, разверну мысль его, - "Живо-Бог", Бог "животный", "имеяй живот" в Себе, "ключи жизни" Имеяй?..
- Конечно, нельзя убить ребенка.
- Но, однако, он убивается. И простите, кто ударил отрицанием в кровь и семя, кто первоначально и хотя бы самым легким мановением руки "отмел" кровь, живое, "животное", извел "животный принцип" из религии, - тот и есть подлинный, хотя бы неисследимый и уже невидимый, родоначальник всех детоубийств. - Во всяком случае, не рождающая мать убила. Она "животным" чревом дала жизнь, а не от нее идущее понятие, идея какая-то, логика и дух, отняла жизнь. "Незаконнорожденный", "не нужно рожденный", "не нужно бы родиться", "ненужный"... Конечно, такой если умер - то "слава Богу"; у нас это и о законных умерших говорят ("не нагрешит"): так какое надо маленькое прибавление к этому, и содержащееся в укоре стыда, чтобы он умер. Но я кончу о природе и ее мистицизме, и не со своей, но с богословской точки зрения. У нас был прекрасный законоучитель, как теперь помню, - отец Андрей, старенький-престаренький, и с несколько смешными манерами. Он любил нас удивлять, поражать. Как теперь помню, это было в четвертом классе гимназии. И вот раз, объясняя нам на уроке о всемогуществе и беспредельности воли Божией, в которой "вся, яже суть", он быстро обернулся и изрек:
- А что-то есть неподвластное воле Божией? Что-то есть, чего Бог не может сделать?..
Мы раскрыли рот с изумлением. Он торжествовал:
- Догадайтесь. Ищите. Есть.
Он быстро-быстро заходил по классу и, вынув огромный деревянный гребень, трогал им жиденькую свою бородку.
Конечно, мы ничего не могли сказать.
- Всемогущество Божие ограничено непеременяемостъю воли Божией. И Бог все может изменить, но воли Своей, святой и совершенной, Он не может изменить; воли и закона.
Так это мне запало в душу, ибо очень ясно, и в сущности - огромная тут философия. Теперь, 30 лет спустя, я думаю - наш батюшка ошибся: совесть действует по правде и, следовательно, в применении к условиям момента, а Бог есть не только мировой закон, Держатель мира, но и Совесть мира - его нравственный закон. Бога умоляли пророки, и для пророков Он переменял решение: для Моисея - относительно истребления еврейского народа, относительно Ниневии - при Ионе, относительно Содома отступал от своего решения до четырех раз - перед мольбою Авраама. Это - факт, и вообще батюшка ошибся. Но лет двадцать я верил ему и всегда находил его суждение гораздо более понятным и убедительным, чем бесчисленнейшие натурфилософские суждения в наших духовных журналах приблизительно на ту же тему. Тема эта - общеизвестна: что законы природы, leges naturae, суть мысли Божий о природе; что Бог миром управляет, не вмешивая каждую минуту Свою волю в частные случаи, но подчинив Свою тварь - творческим Своим законам. На этом пункте около половины нашего века начался упорный спор между богословами и естествоиспытателями: начиная с Лапласа и его "Mecanique celeste" и кончая Дарвином и его "Origine of species", математики, физики, химики, биологи стали как бы "отвоевывать природу у Бога", отнимать тварь от Творца - в пользу системы своих фактов и дополняющих эти факты механических гипотез. "Есть наука, а Бога нет, а главное - не было; и ничего Бог не творил, а все произошло само собою, по своим собственным и нимало не божественным причинам и законам. Causalitas mortua - ecce natural (Причина смерти - в природе! (лат.))" Богословию пришлось тяжко. Богословы уперлись. В "Вере и разуме", "Вере и церкви", в "Богословском Вестнике", "Христианском чтении", "Православном собеседнике" я читаю, постоянно читаю обширные богословско-физические и богословско-физиологические трактаты, и вот есть один пункт, можно сказать, последняя цитадель, где все они запираются и откуда действительно до сих пор их не могли выгнать математики, физики, химики и физиологи: это - живая капля жизни, творческая капля, всегда рожденная, везде - из двух полов! О рождении и полах уже я договариваю, а богословы осторожно не доводят до этого пункта своих речей. "
В.В.Розанов несправедливо был забыт, долгое время он оставался за гранью литературы. И дело вовсе не в том, что он мало был кому интересен, а в том, что Розанов — личность сложная и дать ему какую-либо конкретную характеристику было затруднительно. Даже на сегодняшний день мы мало знаем о нём как о личности и писателе. Наследие его обширно и включает в себя более 30 книг по философии, истории, религии, морали, литературе, культуре. Его творчество — одно из наиболее неоднозначных явлений русской культуры.
Книга Розанова «Уединённое» (1912) представляет собой собрание разрозненных эссеистических набросков, беглых умозрений, дневниковых записей, внутренних диалогов, объединённых по настроению.В "Уединенном" Розанов формулирует и свое отношение к религии. Оно напоминает отношение к христианству Леонтьева, а именно отношение к Христу как к личному Богу.До 1911 года никто не решился бы назвать его писателем. В лучшем случае – очеркистом. Но после выхода "Уединенное", его признали как творца и петербургского мистика.
В.В. Розанов (1856–1919 гг.) — виднейшая фигура эпохи расцвета российской философии «серебряного века», тонкий стилист и создатель философской теории, оригинальной до парадоксальности, — теории, оказавшей значительное влияние на умы конца XIX — начала XX в. и пережившей своеобразное «второе рождение» уже в наши дни. Проходят годы и десятилетия, однако сила и глубина розановской мысли по-прежнему неподвластны времени…«Опавшие листья» - опыт уникальный для русской философии. Розанов не излагает своего учения, выстроенного мировоззрения, он чувствует, рефлектирует и записывает свои мысли и наблюдение на клочках бумаги.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.