Семейные тайны - [21]

— Знакомьтесь, Анастасия, супруга Георгия.

— Ну а моего лоботряса вы все знаете. — Александр Николаевич подтолкнул Георгия вперед: несмотря на ироничный тон, в его голосе чувствовалась явная гордость.

Георгий вошел, сверкая белозубой улыбкой, которую, впрочем, на этот раз гости оставили без внимания: все взгляды по-прежнему были устремлены на Настю. Она была красива, безусловно красива, но… ТАКОГО не ожидал никто. Гости невольно переглядывались — определенно сенсация вечера состоялась…

— Ну так вот… — Гоша говорил быстро, успевая одновременно жевать и рассказывать анекдоты и тем не менее не нарушать правил этикета: он настолько быстро проглатывал пищу, что нельзя было сказать, будто он ест с набитым ртом. — Студент жил прямо над профессором. И каждый вечер он ложился спать очень поздно, позже, чем профессор.

— Ну, в этом можно не сомневаться! — кокетливо хихикнула Лиза, глядя в сторону мужа: всем была известна его привычка соблюдать режим и ложиться в постель как можно раньше…

— А может, фамилия профессора была Сурков? — не согласился с Лизой Максим.

Преподаватель университета Сурков в их кругу был фигурой анекдотической. Несмотря на свою сонную фамилию, сей ученый муж вел весьма энергичный образ жизни. Он чрезвычайно любил проводить ночное время в различных поздно работающих ресторанных заведениях в компании с дамами весьма живописной внешности. Эта привычка давала повод для шуток студентов и нареканий коллег, но чувство юмора удерживало Суркова от крупных неприятностей. Однажды в туалете университета на стене появилась надпись:

Наш Сурок вчера продрог,

Теток он готовил впрок,

Тех, что за стакан вина,

Перетерпят и Сурка.

Все утро университетская общественность с интересом ждала появления Суркова. Реакция не замедлила последовать. Не стесняясь любопытных глаз, прямо ручкой по белой стене ученый муж вывел:

Мой грех — вино, любовь — кумир.

Судьбою каждому дано:

Сортира пламенный сатир —

Мой друг — вот Ваше ремесло…

Неизвестный автор памфлета на Суркова (конечно же, на самом деле известный всем и каждому) который целое утро был героем дня и образцом студенческого свободомыслия, после выступления Суркова моментально потерял свою популярность и на всю оставшуюся студенческую жизнь получил прозвище, созвучное слову «сатир». Профессор же отделался жестоким нагоняем от уборщицы, которой, несмотря на протесты студиозусов, пришлось смывать со стен оба эпохальных четверостишия. Уборщица не собиралась защищать диссертацию, не боялась провалиться на сессии или получить отрицательный отзыв на научном совете и посему высказала Суркову все, что она, как простая работящая женщина (пусть и «голубых кровей», поскольку состояла в непосредственном родстве с деканом) думает об «интеллигентах» немолодого возраста, пачкающих стены в уборной…

Лирическое отступление Максима, вызвавшее бурю веселых воспоминаний присутствующих, тем не менее не сбило Гошу с толку. Он был полон решимости закончить начатый анекдот:

— Так вот, отправляясь в постель, студент всегда с грохотом сбрасывал на пол тапки. Профессор каждый раз из-за этого просыпался и страшно злился. В конце концов он однажды подловил студента в институте и пообещал ему устроить на ближайшей сессии веселую жизнь, если тот не престанет будить его по ночам.

Студент сначала страшно испугался, но к вечеру обо всем забыл и, как всегда, с грохотом сбросил правый тапок. Тут он в ужасе вспомнил угрозу профессора и тихонечко поставил рядом второй тапок.

Ночью его разбудил крик снизу: «Когда вы, в конце концов, сбросите второй тапок! Я заснуть не могу!»

Гости расхохотались. Лиза веселилась искренне, от души, забыв про необходимость «держать образ», Баженов хохотал так, что, наверное, тряслись стены в соседнем подъезде — взглянув на него, хотелось смеяться еще больше, причем не важно над чем. Гоша и Максим веселились как школьники, толкая друг друга локтями. Лара, аккуратно, чтобы не смазать тушь, вытирала глаза и прижималась лбом к плечу мужа. Егор и Лена хихикали, переглядываясь, и бросали исподтишка взгляды на Александра Николаевича, — видимо, решали про себя, счел ли он анекдот достойным поводом для смеха? Самой сдержанной оказалась Берта: она вежливо улыбалась в конце стола, но чувствовалось, что ее мысли заняты чем-то совершенно другим.

Александр Николаевич смеялся искренне и от души, с удовольствием глядя на Гошу. Ему было приятно, что Гоша сразу стал душой компании, привлек к себе интерес и внимание окружающих.

Высокий, светловолосый, как и его отец, с какими-то тигриными, желто-зелеными глазами и хитро очерченными пухлыми губами — казалось, один рот вмещал сразу две улыбки — и слева, и справа, — Гоша весь вечер шутил, рассказывал новости и какие-то смешные истории и хвалил Лизину стряпню. Лишь когда отец или Олег Баженов открывали рот — Гоша немедленно замолкал: эти монстры были ему не по зубам.

Анекдоты и забавные случаи сыпались один за другим. Баженов, уморительно изображая докладчика на серьезной конференции, вещал:

— Идет конференция на тему: «Сколько будет дважды два». Инженер с помощью логарифмической линейки определил — 3,99. Физик поставил эксперимент и доложил: между 3,98 и 4,02. Математик подумал и сказал, что точного ответа он не знает, но зато может доказать, что этот ответ существует. Логик попросил точнее определить, что такое «дважды два». Философ полчаса рассуждал о том, что «дважды два» можно понимать совершенно по-разному. В конце концов пришел бухгалтер и сказал: «Закройте все двери и окна, и скажите — сколько вы хотели бы получить?»