Семейное дело - [290]

— С устатку и согреться, — сказал Сережка. Ильин только махнул рукой.

Ему нравилось, как весело, с шуточками Сережка сам чистил рыбу, подлизывался к поварихе, чтоб поджарила этих щук, как накрывал на стол в столовой и приглашал желающих «отведать свежбятинки». Нет, не надо мне бояться за него. Легкий и хороший вырос человек. Среди отдыхающих нашлись охотники не только до свежей рыбки, но и до водочки, так что каждому досталось и того и другого всего ничего, но и это нравилось Ильину. И когда повариха, еще молодая женщина, которую Сергей тоже притащил к столу, нараспев сказала Ильину: «А добрый у вас сынок-то», — он испытал ту уже забытую радость, какую всегда испытывают родители, когда похваливают их детей.

Вечером все собрались в верхнем холле у телевизора. Ильина позвали к телефону. Он спускался, думая, что это звонит Надежда, беспокоится, как Сережка. Еще бы! Укатил с лодкой! Но женский голос был незнаком ему.

— Сергей Николаевич? Здравствуйте. Это говорят из промышленного отдела радиокомитета. Мы очень благодарны вам за ваш звонок — помните? Вы нам очень помогли тогда.

— Я? — удивился Ильин. — Никогда вам не звонил.

— Как не звонили? Вы начальник литейного цеха Сергей Николаевич Ильин?

— Да.

— Вы нам звонили зимой, когда ваш рабочий Коптюгов ввел новый график плавки… Вы еще сказали нам, что хорошо бы дать ему возможность выступить по радио. Выступление было прекрасное…

— Это я помню.

— Мы его передали на Москву, а сейчас хотим сделать передачу о Коптюгове и просим вас принять участие…

— Я в отпуске, — резко сказал Ильин, — и я никогда вам не звонил.

Он положил трубку, поднялся в холл, сел в кресло. Сережка поглядел на него и тихо спросил:

— Мать?

— Нет.

Так он и просидел, мрачный, до конца передачи. Сказать об этом ребятам или промолчать? Пожалуй, все-таки надо сказать… Дважды за один день здесь как бы появился Коптюгов, и оба раза не по-доброму. Надо рассказать. Ребята тоже чего-то недоговаривают.

Сергей и Будиловский устроились вдвоем в комнате «суточников», и Ильин зашел к ним, когда они уже собирались ложиться. Он удивился, как быстро в комнате стало обжито и вместе с тем по-мужски неуютно — вещи разбросаны, ботинки сушатся на батарее, лишь в банку с водой сунуты несколько веточек с набрякшими почками. И те, наверно, принесли не они.

Ильин рассказал им о звонке из радиокомитета, и ребята переглянулись.

— Сам? — спросил Сережка.

— Или Генка, — ответил Будиловский. — Больше некому.

— Ну, дает! — потрясенно сказал Сережка. — А вы ему еще медальку «За трудовую» повесили.

Ильин пропустил мимо этот упрек, словно он не относился к нему. Орден Коптюгов не получил, его наградили медалью «За трудовую доблесть». Месяц назад награды вручал секретарь обкома Рогов и, когда Ильин подошел к нему, чтобы получить орден Трудового Красного Знамени, Рогов, пожимая руку, весело сказал, обращаясь ко всем: «Сам пришел и шестерых за собой привел. Так и держать, товарищ начальник цеха». Его место было неподалеку от стола, за которым стоял Рогов, и Ильин слышал, что секретарь обкома сказал Коптюгову, прикрепляя медаль к лацкану его пиджака: «Чтоб не последняя».

Теперь Сережка упрекнул его, Ильина. Он сидел на своей кровати, привалившись к стенке, и морщился, и усмехался, и покачивал головой, будто отгоняя от себя что-то неприятное.

— Ладно, — сказал наконец он. — Не пойман — не вор. Поди теперь докажи что-нибудь. Коптюг свои делишки тонко делает, не подкопаешься. Мне Сашка рассказал кое-что…

Будиловский быстро поглядел на него, и Сергей осекся. Ладно, подумал Ильин, это их дело. Но когда Коптюгов вернется, я все-таки спрошу его об этом звонке в радиокомитет.

— Все! — сказал он. — Спать, и поменьше разговоров на эти темы. Иначе мы черт знает куда заберемся.

— А может, туда и стоит забраться, батя? — спросил Сережка, но Ильин уже открыл дверь, вышел — и не ответил.

Утром он нашел на столе записку и конверт, в котором была другая записка. Первая была Сережкина:

«Ушли на озеро гонять щук. Извини, вчера совсем забыл, что мать просила передать тебе свое нежное послание, и не проговорись ей, не то мне будет баня. Целую! Я!»

Он открыл конверт. Надежда писала:

«Сергей! Надеюсь, ты удержишь Сережу от необдуманных поступков (лодка). Я уже не в силах уговорить его. Н.»

Вот и все, что было в этой записке.

Наконец-то ему удалось дозвониться до экспресс-лаборатории и поговорить с Ольгой, хотя слышимость была по-прежнему отвратительной и голос Ольги с трудом продирался через хрипы и потрескивания. Приходилось кричать. Ильин кричал, чтобы она приехала, и не понимал, почему Ольга отвечала: «Нет, не могу…» Ему казалось, что стоит ее попросить об этом, и она приедет сразу. Это же Ольга! Почему она не может?

— Ты заболела? Плохо чувствуешь себя? — кричал Ильин.

— Нет, все в порядке. Но я никак не могу приехать… Потом…

Что потом? — пытался сообразить Ильин. Приедет потом, объяснит потом?

— Так надо… — доносилось из такого далека, что можно было подумать — она не в нескольких десятках километров, а на другом конце света.

Поехать самому? Просто посидеть с ней вечер, говорить о чем угодно и дождаться наконец: она протянет руку, медленно проведет ладонью по его волосам, по щеке, рука скользнет к шее, и Ольга легонько и ласково тряхнет его: