Семейное дело - [218]

«Глупенькая, — сказала Ольга, — я же все равно буду с тобой вечером».

И только подойдя к «Волне», Ольга замедлила шаг, а потом села на скамейку в маленьком сквере. Не то чтобы ей было страшно переступить порог, нет, просто в ней снова поднялось старое: ее собственная свадьба здесь, малолюдная и скорая, предотъездная, с тем нелепым разговором, который во время танца завел Ильин. Господи, да когда же это все было? И было ли вообще? Так, вроде бы только мелькнуло, приснилось в хорошем коротком сне — и нет ничего, исчезло, развеялось, не вернется… Весь ужас смерти заключен в одном-единственном слове: никогда. Сейчас в сознании Ольги так нелепо, так неожиданно сдвинулись, оказались рядом эти два слова: «никогда» и «свадьба», что она подумала об этом с суеверным страхом.

Очевидно, молодые были уже там, в ресторане. Издали Ольга видела, как к дверям ресторана подходят молодые люди — почти все с цветами, у нее самой был в руках огромный букет роз. Пора идти. Она встала и пошла, с трудом преодолевая острое желание лишь поздравить и тут же уйти.

Нина бросилась к ней так порывисто, будто ждала только ее. В маленьком банкетном зале уже было тесно, молодежь рассаживалась с шумом и гамом. Нина потащила Ольгу с собой, чтобы та обязательно, непременно села рядом с ней — она и слышать не хотела никаких отговорок! Здесь всего-то три или четыре ее подруги, да что они в сравнении с вами! Нет, нет, только рядом!

«А вот это Костя», — сказала она счастливо.

Что ж, интересный парень, ничего не скажешь, подумала Ольга.

«А это Костина мама, — снова сказала Нина. — Екатерина Петровна».

«Екатерина Петровна», — повторила та, суя Ольге сложенную щепоткой руку.

…И тогда на какую-то минуту все поплыло у Ольги перед глазами — зал, людские лица, и лицо Екатерины Петровны поплыло, и понадобилось каким-то чудом превозмочь эту вдруг нахлынувшую слабость, чтобы все вернулось на свои места.

Эта женщина, крашеная, с узкими губами, чуть раздвинутыми в обязательной по такому, случаю улыбке, казалось, избежала перемен, которые искажают людской облик. Только тогда она была совсем молода, вот и все, а волосы и в ту пору у нее были тоже рыжие, крашенные стрептоцидом наверно, и губы такие же узкие, и только этих морщин не было, да еще глаза потускнели, словно выцвели. Она! Конечно, она, тетя Катя, сорок первый год, баржа, горящие Липки, одолженная тридцатка, а потом лейтенант с перевязанной головой…

Только не сейчас, торопливо думала Ольга. Только не сейчас и не здесь. У девочки праздник, и я не имею права… Все потом, после… Значит, тот лейтенант погиб на фронте? А может, и не погиб, может, это она придумала для Кости, должен же человек знать, кто его отец.

Только не сейчас… Она тоже улыбнулась — через силу, и хорошо, что Нина тут же потащила ее за руку на дальний край стола. Так они и сели там вчетвером: жених и невеста, рядом с Костей — мать, рядом с Ниной — она, Ольга…

Только не сейчас… Надо опомниться, прийти в себя, Нина ничего не должна заметить. А она и не замечала! Молодые вставали, когда раздавались крики «Горько!», и через какие-нибудь полчаса свадьба уже гуляла вовсю, все говорили, не слушая и перебивая друг друга, кто-то включил магнитофон с веселой, самыми же ребятами сочиненной песенкой:

В мире жить, в любви и ласке,

И желаем без затей

Нашей Нине Водолажской

Пятерых родить детей.

Была там и другая, тоже своя песенка о том, что жениха-то Нина все-таки провела через БТК, — и девчонки смущенно посмеивались, а парни хохотали вовсю, и шуточки сыпались уже солоноватые, так что девчонки начинали краснеть и одергивать остряков: нашли время языки распускать! Кто-то наконец догадался произнести тост за самых близких жениха и невесты. Ольга и Екатерина Петровна поднялись, и только тогда Нина заметила, что с Ольгой что-то происходит.

«Что с вами, тетя Оля?»

«Ничего, ничего, — торопливо ответила она. — Шумно, голова немного разболелась».

И все-таки случилось то, чего Ольга боялась и не хотела. Молодые встали и пошли вдоль столов чокаться со всеми, а Екатерина Петровна пересела к ней, протянув руку, взяла бутылку с коньяком, налила Ольге и себе.

«Ну, и нам положено, — сказала она. — Чтоб все было добром. А то у нынешних-то молодых как? Было сельцо, да сменял на кольцо, было кольцо, да за женину ласку сменял на коляску. Так еще моя бабка говорила. Чего ж вы не пьете? Водка злит, а коньяк веселит, это я вам точно говорю».

«Не могу», — сказала Ольга, не поворачивая головы. Екатерина Петровна засмеялась. Смех у нее был хриплый, как и тогда.

«Жалеете ее, что ли? А чего ее жалеть? Вон какого парня отхватила! Ничего не скажу — сама-то она девчонка видная, только по нынешним временам все больно самостоятельные стали, да только птица крыльями сильна, а жена мужем красна. Эх, не увидал мой такого красавца!»

Она любовалась сыном. Только им.

«Он что — погиб, ваш муж?» — неожиданно для себя спросила Ольга, и в самой резкости вопроса был уже вызов. Теперь она глядела на Екатерину Петровну в упор.

«Погиб, погиб, — кивнула она. — Большой был человек!»

«Лейтенант, — сказала Ольга. — В голову раненный».