Семейное дело - [193]

Все-таки они назвали себя: Элида (которая побойчей), Галя. Ольга… Курсанты тянули им руки, называли себя, но Ольга тут же забывала, как кого зовут. Ей запомнились лишь двое: Энерг — потому что она такого имени отродясь не слыхивала, и Дмитрий — быть может, потому, что у этого Дмитрия были потрескавшиеся, в ссадинах губы. Очевидно, от простуды. Как же его тоже могли потащить на эту лыжную прогулку?

Очень скоро в этот бойкий разговор вступила и Галя, а Ольга лишь улыбалась шуточкам. «А кто ж счастливый отец ваших детей?» — «Про папу только мама знает». — «Ого!» — «Не огорчайтесь, мальчики, про детей я придумала. Все в будущем. А вы и поверили?» — «Мы люди доверчивые». — «Ну, Элидка, — сказала Галя, — смотри, какой тебе выбор. Целая рота, наверно. Не тушуйся». — «Не люблю военных, — жеманно сказала Элида. — Они очень много писем пишут. А потом, что за жизнь с военным? Нынче здесь — завтра там». — «А вы о ком мечтаете?» — «Я? О главном инженере. А она вот — об академике из итальянского Возрождения». — «Фью-ить! Значит, лейтенанты нынче не в чести?»

И вдруг Ольга заметила, что все столпившиеся вокруг них разговаривают только с Элидой и Галей, а ее здесь словно бы и нет, и, уйди она в соседний вагон, никто не обратит на это никакого внимания. Она не огорчилась, так бывало частенько, особенно на танцах, когда ее приглашали чуть ли не последней, когда уже больше некого было приглашать.

Неожиданно она перехватила взгляд одного курсанта — это был Дмитрий, тот самый, с обсыпанными простудой губами, и она смущенно отвернулась. Дмитрий, как и она, не принимал участия в разговоре, и Ольга подумала, что они оба оказались здесь случайно и оба ненужны. К тому же, он болен. Она посмотрела на Дмитрия еще раз, и теперь уже не выдержал он, тоже смутился и покраснел, будто его поймали на чем-то нехорошем.

Но теперь Ольга не слушала, о чем говорят с девчонками курсанты. Этот неожиданный обмен взглядами и это смущение — и ее, и его — оказались настолько тревожными, что Ольге пришлось силой умерить свое волнение. Господи, до чего глупая! Парень посмотрел, а у тебя уже сердчишко как заяц… Она усмехнулась: представляю, что он разглядывал, — сидит этакая кулема в валенках и стареньком платке на голове, и нос лопаточкой, еще красный с мороза. Так о чем они говорят сейчас, девчонки?

«…Это раньше люди умели красиво любить, а теперь что? Раньше девушкам цветы носили, а нынче говорят: «Поставишь пол-литра — приду». — «Ерунда! — вдруг сказал Дмитрий, и все повернулись к нему. Он быстро поглядел на Ольгу, будто обращаясь только к ней. — И раньше, и теперь люди есть всякие». — «И Ромео есть?» — ехидно спросила Элидка. «Есть, — упрямо, даже, пожалуй, с какой-то злостью подтвердил Дмитрий. — Если хотите — Джульетт маловато», — «Ух ты! — сказала Галя. — Это вы серьезно или просто так, мозги нам припудрить?» — «Он у нас вообще самый серьезный, — сказал кто-то из курсантов. — Мы — в увольнительную, на танцы или еще куда-нибудь, а он сидит матчасть изучает в добровольном порядке».

Курсанты засмеялись. Должно быть, с Дмитрием была связана какая-то смешная история, о которой они пока не хотели рассказывать девушкам. Теперь Ольга поглядела на Дмитрия уже с любопытством. Эта его вспышка понравилась ей. Но Дмитрий уже словно бы замкнулся в себе, сидел и трогал тонкими пальцами потрескавшиеся губы.

«Не трогайте, — сказала Ольга. — Вам бы хорошо их борным вазелином смазать». — «Лыжная мазь не подойдет?» — усмехнулся он, и ухмылка была недоброй.

Наверно, он и меня считает такой же, как Элидка, подумала Ольга. И тут же Элида, слишком громко засмеявшись и слишком нарочно открывая свои красивые зубы, сказала: «Не целуйтесь на морозе, молодой человек». — «А вы, оказывается, знающая», — отозвался он. И все. Больше он не вступал в разговор и даже сидел отвернувшись.

Все-таки Элидка рассказала курсантам, где они работают. Ольга — крановщица, Галя и она — в ОТК.

«Так что промахнулись, мальчики. Вам ведь нельзя жениться, ежели у девушки десятилетки нет? Так что потерпите годика два-три. А мы уж поднажмем на науку без отрыва от производства. Счастливо кататься!»

Курсанты вышли так же, грохочущей лавиной, как и вошли. Через оконное стекло было видно, как они строились на платформе. Кто-то помахал рукой, — поезд тронулся, и оказалось, что в вагоне по-прежнему пусто, только запах остался — казармы и сапожной ваксы.

«Тоже мне женихи! — ухмыльнулась Элидка. — Смотрю на них, а они, как китайцы, — все на одно лицо. А уж выкомаривались-то как, а? Особенно этот, прыщавый. Джульетт ему маловато! А я, между прочим, думаю — еще неизвестно, что было бы, если б она за Ромео замуж вышла. Щи вари, пеленки стирай, в комнатах прибирай…»

«Ну и дура же ты, — сказала Ольга. — Трудно тебе будет жить, если не поумнеешь».

«Не дурнее тебя, — резко ответила Элида. Ее лицо изменилось сразу: глаза сузились, остренький носик стал еще острее, и вся она стала похожа на маленького, злого, готового укусить зверька. — Ты же бесишься, что они на тебя — ноль внимания. Ну и бесись в платочек, а на меня не бросайся, я своим умом проживу…»