Семейное дело - [102]

— Подумаешь, соседка, божий цветочек! — сказал он. — Возьми и разменяйся. Я тебе вещички помогу перетащить. Грешным делом, у меня такое ощущение, что ты здесь как на вокзале живешь.

Нина протянула руку и попросила сигарету. Он дал ей сигарету, поднес зажигалку, поставил на диван пепельницу.

— Да, — сказала Нина, — ты прав. Как на вокзале. А поезда все нет и нет…

Она сказала это с такой щемящей тоской, что Алексей невольно вздрогнул. Второй раз за эти дни он соприкоснулся с куда большим несчастьем, чем переживал сам, и боль другого человека снова отозвалась в нем.

— Да что ты киснешь? — с нарочитой грубостью сказал он. — Придет еще твой поезд, никуда не денется.

Нина снова вышла, ничего не ответив. И снова он слышал, как она звенит ложками о блюдца, как разливает чай. Вот и хорошо — встретим Новый год чаем. Надо было прихватить бутылку шампанского, конечно. Или сбегать сейчас? Еще нет восьми. Он так и сказал Нине, когда та принесла чай. Нина покачала головой. Нет, не надо никуда уходить. Она не хочет, чтобы он уходил. Даже на десять минут — до магазина и обратно.

Алексей осторожно взял ее за кисть руки, и она задержала свою руку, чтобы не расплескать чай.

— Почему? — тихо спросил он.

— Да просто так. — Нина подошла к двери и опять закрыла ее. — Мы посидим немного, и ты уйдешь встречать Новый год. А я лягу. Не понимаешь? — Она чуть повернула голову. — Сейчас поймешь. Учти, дверь открывается без стука.

Он ничего не понимал. Какая дверь? И вдруг дверь открылась.

Он увидел женщину в пальто, платке, из-под которого виднелись крашеные огненно-рыжие волосы, — грузную, с маленьким носиком, словно зажатым между щек, и маленькими глазками. Соседка.

— Так, — сказала она. — Все ясно!

— Ничего вам не ясно, — досадливо ответила Нина.

— Ошиблась, голубушка… А я вот раздумала уходить. Взяла и раздумала. — Она разглядывала Алексея в упор, щупала его своими глазками, как бы стараясь запомнить его до самой малой малости — от волос до ботинок. — Мы ж договорились, что ты никого не будешь водить. Договорились? А ты привела.

— Я сам ходить умею, — сказал Алексей.

— Не с вами разговаривают, — обрезала его соседка. — Теперь-то я уж молчать не буду, милая. Так и знай, все в твой комсомол напишу.

Алексей встал и шагнул к двери.

— Не надо, — удержала его за рукав Нина.

— Почему? — удивился он. — Я просто закрою дверь, и всем будет хорошо. Люблю, когда граница на замке. Пограничник все-таки.

— Так, — сказала соседка, выставляя вперед ногу, чтобы он не смог закрыть дверь. — Так и запомним: пограничник.

Нина подошла к окну и встала там, отвернувшись и охватив плечи руками.

— Сейчас мы выпьем чаю, и он уйдет, — глухо сказала она. — А пока, действительно, закройте дверь, Екатерина Викторовна.

— Могу и закрыть, если уйдет, — согласилась соседка. — А пока пусть открытая будет.

Алексей подошел к Нине и положил руки на ее плечи. Нину трясло. Он осторожно притянул ее к себе.

— Как ты все это терпишь? — спросил он. — Да беги ты отсюда без оглядки. Такая мымра тебя в гроб вгонит. Ну и соседушка!

— Это не соседка, — все так же глухо ответила Нина. — Это… моя свекровь. Мать моего бывшего мужа.

— Тем более!

Нина не ответила.

— Погоди. — До него словно бы дошло наконец. — Ты что же, здесь живешь и своего мужа ждешь?

— Жду, — сказала Нина.

Свекровь ходила по коридору, хлопала дверью своей комнаты, гремела чем-то на кухне. Все перевернулось. Жить здесь, с этой страшной-бабой, бояться ее, терпеть ее — и все потому, что где-то в глубине души все-таки живет надежда: опомнится, вернется, попросит прощения, а она простит. И кольцо не снимает именно поэтому, а вовсе не потому, что гордость не позволяет считаться разведенкой.

— Нина, — сказал он, уже совершенно обескураженный всем, что вдруг неожиданно открылось перед ним, — но ведь так не должно быть!

— А ты знаешь, как должно быть? Если ты сам…

— Это совсем другое, — перебил он ее. — Но я точно знаю, что так не должно быть. И знаю, как должно быть. Ты слышишь?

Он снова притянул ее за плечи. Его лицо касалось Нининых волос, они тепло пахли.

— Слышу, — шепнула Нина. Ему показалось, что она плачет. Или готова заплакать. — Так как же?

— Выходи за меня замуж, — спокойно и серьезно сказал Алексей.

Нина повернулась, освобождаясь от его рук. Она не плакала. У нее было просто тоскливое, бледное лицо, и все-таки она улыбнулась. Улыбка была тоже тоскливой.

Ладонями Нина провела по лацканам его пиджака, словно разглаживая их или снимая невидимую пыль. Это прикосновение было благодарным и ласковым.

— Хороший, глупенький и маленький мальчиш, — сказала она. — От кого ты хочешь убежать? От Лиды или от самого себя? И я тоже не могу убежать от самой себя. Что поделать? Так и буду сидеть и ждать поезда, на котором приедет он… А пока у нас стынет чай.

Гости начали расходиться после двух. Вера вызвалась помочь Дарье Петровне убрать со стола и вымыть посуду, и, как та ни гнала Веру, она настояла на своем. Остался и Бочаров.

— Сыграем в шахматишки? — спросил его Рогов. — После всего это хорошая разрядка.

Бочаров играл неважно. Рогов быстро выиграл у него две партии и ссыпал фигуры в ящик. Когда раздался звонок, он сказал, что это, наверно, вернулась дочка, и пошел открывать. Из его кабинета было слышно, как там, в прихожей, смеются, о чем-то говорят — голоса мешались, слов было не разобрать, — и Николай подумал, что Лиза вернулась не одна. Скорее всего, прихватила кого-нибудь из своей компании.