Семейная тайна - [32]

Хозяева кабинетов, люди опытные, можно сказать, ушлые, конечно, догадывались, с чьего голоса поет Примаков, благо и Громобоев был неподалеку, потупившись, сидел рядом — за полированным столиком, приставленным к письменному столу, склонив голову и положив мучнисто-белые мягкие руки на кожаную папочку, в которой хранились научно сформулированные доводы в пользу того, о чем скороговоркой говорил Примаков. Директор знал: порою самые убедительные расчеты не помогут, а примаковская скороговорка выручит.

Нельзя сказать, чтобы Дмитрию Матвеевичу нравилась эта его роль толкача, ходатая по заводским делам. Он мало для этого подходил. Язык подвешен плохо, то и дело откуда-то выныривают ненужные слова — «того-етого» и «знаешь-понимаешь», да если откровенно говорить, для него сподручнее руками орудовать, а не языком.

Все это так… И однако же приглашение нового директора Беловежского поехать с ним в Москву, в главк, Примакова обрадовало. Оно, это приглашение, как бы убеждало Дмитрия Матвеевича, что все осталось по-старому, что смена заводского руководства никак не отразится на его судьбе.

И вдруг, пожалуйста… В последнюю минуту Беловежский передумал. На беседу в главк отправился без сопровождения. И Примаков остался не у дел. Послонялся по московским магазинам. Жене Дарье Степановне отхватил отрез темно-вишневого кримплена на платье (известие, что кримплен из моды вышел, до Примакова еще не дошло), дочке Лине — финские сапожки на «манке» — толстенной белой подошве. Раньше, во времена примаковской молодости, о таких сапожках говорили «на каучуке».

Себе Примаков купил в отделе уцененных товаров кепку из синтетического меха под леопарда. Примерив эту кепку в номере перед трюмо, он обнаружил, что кепка делает его похожим на известного циркового клоуна Попова. Из-под большого козырька виднелись круглые щеки, нос бульбочкой и светло-голубые глаза.

В привокзальном ларьке купил два килограмма апельсинов. На каждом — маленькая треугольная наклейка «Maroc». Глядя на крупные ярко-оранжевые плоды, завезенные из чужедальних стран, Дмитрий Матвеевич задумался: эти маленькие облатки с надписью «Maroc» машиной клеят или вручную? Если вручную, так это ж чертова работа, одно слово — морока.

Но морока получилась не с апельсинами, а с командировкой. Выходило, что он бросил цех, чтобы смотаться на казенный счет в Москву за апельсинами. Эта мысль свербила в мозгу, требовала действий. Может быть, поэтому Дмитрий Матвеевич, и без того охочий до работы, сегодня накинулся на нее, как голодный на краюху хлеба.

…Доводка. Дмитрий Матвеевич любит эту операцию. Она последняя в ряду других. После доводки деталь обретает зеркальную поверхность, ту законченность, которая превращает ее чуть ли не в предмет искусства. Во всяком случае, для Примакова она что твоя скульптура, взгляд отдыхает, и сердце поет.

Сначала над деталью потрудился шлифовщик. Потом машина отступила, доверив самую тонкую работу человеческим рукам. Дмитрий Матвеевич раскладывает на верстаке тонкую пасту ГОИ, пудру, кое-что добавляет, разводит все это в бензине и приступает. Движения у него легкие и плавные, такие, как у матери, пеленающей любимое дитя. Хотя под руками его не мягкая человечья плоть, а твердая металлическая поверхность, осторожность нужна великая. Стоит нажать чуть сильнее, чем нужно, от трения возникнет избыточное тепло. Под его воздействием поверхность детали может покоробиться… Пуская в дело абразивные порошки, делает руками не более двенадцати — пятнадцати движений, после чего порошок сменяет на новый: прежний уже не годится. При этом внимательно следит, чтобы грубые, средние и тонкие порошки применялись в той последовательности, которая и может лишь обеспечить ожидаемый результат.

Едва работа закончена, к верстаку спешит бригадир Борис Бубнов. Начинает тщательно измерять сошедшую с верстака Примакова деталь. Из-за его спины возникает, как всегда, сердитый начальник цеха Ежов.

— Ну, что? — спрашивает он.

— Высокий класс, — отвечает Бубнов.

— Мог бы и не проверять, — бурчит Ежов.

— Ну да, — говорит Бубнов, когда начальник цеха скрывается за углом. — Попробуй не проверь, он же первый голову снимет.

Дмитрий Матвеевич довольно улыбается. Нет, не подводят его пока ни глаза, ни руки.

___

Беда Примакова в том, что ни одной работы он не может выполнить спустя рукава, вполсилы. Уж если взялся, делает на совесть. Так устроен.

Дома, в саду да в огороде, у Дмитрия Матвеевича как в Москве на ВДНХ. Всего вдоволь. Картошка поспела, от румяных яблок склоняются ветви, вишню снимать пора, черная и красная смородина обсыпала кусты. Завел несколько ульев, думал: дай попробую, ан получилось — спеши выбирать густой, янтарный мед.

Дмитрий Матвеевич и его жена Дарья Степановна встают засветло, трудятся на участке не разгибая спины, а работы вроде бы и не убавляется, то одно поспевает, то другое. Но эта забота — не забота, радостно глядеть на плоды своего труда, радость эта и силу дает, да и не привыкать, не первый год у Примакова заводской труд идет рядом с крестьянским. И до сих пор не мешало одно другому, должно быть, потому, что силенок хватало, да и хозяйство поначалу было скромное, а потом вдруг стало расти, как на дрожжах.