Семейная книга - [26]

Но этот ребенок любит стоять, очень любит. Примерно семьдесят раз в день из детской доносится:

— Па-па, па-па!..

Он меня зовет на помощь, своего отца, породившего его. Есть в этом что-то трогательное. Его мать (кстати, моя жена) кудахчет вокруг него целый день, как индейская курица, забавляет его различными пуци-муци, тогда как я почти его не вижу в силу перегруженности своей плодотворной литературной работой. И тем не менее, ребенок все же унаследовал замечательные инстинкты, своим первобытным чутьем, всеми своими четырьмястами восьмьюдесятью шестью частями тела он ощущает, что есть человек, на которого он действительно может положиться. Поэтому каждый раз, когда он встает и не может сесть, он кричит:

— Па-па! Па-па!

И папа приходит. В каком бы состоянии я ни был, в вертикальном или горизонтальном, но когда сын зовет, я бросаюсь и оказываю ему необходимую помощь. Кстати, в этом есть нечто подрывающее авторитет жены — я чувствую себя не очень удобно, когда плод ее чрева столь явно и однозначно предпочитает меня. Но слава Богу, она — девушка интеллигентная и старается, видно по всему, не смущать нас знаками ревности. Более того, она всячески благословляет меня всякий раз, когда я вскакиваю по крику Амира, чтобы его усадить:

— Ничего, Эфраим, не обращай внимания, главное, что он любит тебя, и все.

Единственная во всем этом неприятность та, что надо же и спать иногда, разве нет?

Пока любимый ребенок, который научился вставать, но не научился садиться, зовет меня в дневные часы приема населения, я подхожу к нему и отрываю его от поручней без всяких жалоб и нареканий. Однако, когда это явление стало регулярно повторяться и ночью, я ощутил некоторую нервозность. Мне ведь нужно как минимум три часа сна в сутки, иначе я начинаю заикаться. Но этот маленький подлец, по-видимому, с этим смириться не желает. В ту незабываемую ночь дежурства я встал с постели раз тридцать, дабы отреагировать на призывы моего стоящего сына:

— Па-па!..

Моя женушка спала в тот период времени здоровым сном, и лишь изредка легкая ободряющая и полная понимания улыбка озаряла ее спокойное лицо под крики младенца. Я на нее не сердился, ведь сын звал а не ее. Однако во всем этом был некий материал для размышления: я, человек уже немолодой и загруженный подневольным трудом, должен вскакивать и бегать туда-сюда между моей кроватью и обиталищем этого маленького зануды, в то время как в пределах досягаемости спокойно спит профессиональная мать!..

Говоря по правде, и с Амиром что-то не в порядке. Ну, прежде всего он уже давно должен был научиться садиться сам, как каждый ребенок в столь зрелом возрасте. Кроме того, некрасиво с его стороны так явно игнорировать собственную мать, которая заботится о нем с преданностью и любовью и кормит разными вкусностями. Он, кстати, рыжий, этот ребенок.

— Амир, — сказал я ему как-то, когда жена подзадержалась в парикмахерской, — не нужно все время вопить «папа!». Кричи «мама». Мама, ты слышишь? Мама, мама, мама! Мама! Мама! Маааааа-мааааа!

Надо сказать, ребенок оказался на редкость понятливый, а жена пробыла в парикмахерской довольно-таки долго. Я никогда не забуду ту историческую полночь, когда я вдруг услышал из детской ясно и отчетливо:

— Ма-ма! Ма-ма!

Я простер десницу и воззвал к супруге:

— Мать семейства! Сын твой стоит!

Она навострила уши, восприняла мое сообщение и соскользнула с постели с выражением удивления, смешанного с некоторой дозой паники. Вернувшись с церемонии усаживания, она бросила на меня нехороший взгляд, но не проронила ни слова.

— Прислушивайся, дочь моя, — прошептал я ей с чувством, — он может вызвать тебя снова!

Так и случилось. В последующие недели я отдыхал просто прекрасно, тогда как жена превратилась в комок нервов. В конце концов, она поняла свое предназначение и постепенно, в ходе нескольких интенсивых сеансов, постигла, в чем подлинный смысл материнства. Все возвратилось к естественному ходу вещей. Мать в любом случае — мать, черт побери. И теперь она встает по ночам как миленькая, и мне кажется, что она даже побила рекорд той ночи моего дежурства, превысив его на несколько бросков.

— Я действительно рад, что ребенок вспомнил о матери, — сказал я жене, у которой теперь постоянно слипаются глаза, — это все же гораздо естественней…

— Конечно!

Мое блаженство закончилось довольно быстро, однажды в пять утра.

— Эфраим, — сказала жена, — это тебя!

Я настораживаюсь и слышу совершенно отчетливо:

— Па-па! Па-па!

Мяч вернулся на мою половину поля, Амир снова в моем распоряжении. Жуткое подозрение зародилось в моем сердце, но я отогнал эти мысли.

Я усадил Амира в загончике, и вернулся, и снова усадил от всей души, а в темноте квартиры сверкали, как угольки, глаза жены. Она — мать семейства с большими полномочиями. Я убежден, что она с коварством, свойственным всем женщинам, пока меня не было дома, подучила нашего сына повторять:

— Папа! Папа! Папааааааа!..

Нечего удивляться, что наше общее чадо не может на данной стадии четко сформулировать свою позицию. В конечном счете, ему придется рано или поздно определиться в политике нашего населения. Мать или я, один из нас должен уйти. Я имею в виду — в детскую.