Семеро против Ривза - [13]

Шрифт
Интервал

— Здравствуйте, — произнес, как положено, мистер Ривз, а сам мысленно побился об заклад на шесть пенсов, что леди Блейкбридж такая же «леди», как он — «лорд». Но он был несправедлив к ней. Леди Блейкбридж была вдовой мелкого чиновника, получившего титул по ошибке — из-за описки в Перечне титулованной знати, настолько раздосадовавшей ответственное за это лицо, что, когда на следующий год возникла кандидатура настоящего претендента, ему пожаловали только звание офицера ордена Британской империи. Естественно, что мистер Ривз, будучи всего лишь мужланом из Сити, понятия не имел об этом любопытном и пикантном историческом факте.

Леди Блейкбридж взирала на мистера Ривза холодными, серо-голубыми глазами и явно ждала, чтобы он заговорил.

— Неплохая сегодня погода, — выдохнул мистер Ривз, чтобы как-то начать разговор. Леди Блейкбридж на удивление зычно крякнула и обрушилась на мистера Ривза.

— Как это непривычно слышать! Какой чисто английский образ мыслей! А вот dans mon pays [11]— я ведь, знаете ли, наполовину француженка — никому и в голову бы не пришло завести разговор о чем-то столь очевидном и столь банальном, как погода.

— О чем же вы в таком случае говорите? — спросил несколько раздосадованный мистер Ривз.

— О многом, о множестве разных предметов. — И она повела сверкающими пальцами (как, должно быть, делают на континенте, решил мистер Ривз). — Конечно, о beau monde [12], ну и потом о литературе, искусстве, политике, музыке, живописи, — словом, обо всем, что составляет столь притягательный круг интересов цивилизованной элиты.

— Ну вот, поговорили вы обо всем этом — и много узнали нового?

В тусклых очах леди Блейкбридж появился блеск, и она с подчеркнутой величавостью выпрямилась.

— Беседа, — назидательно заявила она, — является мерилом цивилизованности общества. В Англии этого искусства не знают и, по всей вероятности, никогда не знали. Да и как оно может существовать в стране лавочников и ушедших на покой коммерсантов. А вот dans mon pays…

Одному богу известно, сколько еще сокрушительных ударов нанесла бы мистеру Ривзу эта современная мадам дю Деффан [13], если бы обязанности хозяйки дома не отвлекли ее. К Grande dame [14] подвели еще кого-то. И мистер Ривз, вознеся благодарность случаю, скользнул в сторону, но тут его ждали цепкие лапы мистера Хоукснитча, исполненного благородной решимости честно отработать свои деньги.

— У меня припасен для вас настоящий сюрприз, — затрещал он на ухо мистеру Ривзу. — Я хочу познакомить вас с нашей Знаменитостью — с Брюсом Робертом и его супругой.

— М-м? — издал мистер Ривз.

— Ну вы, конечно, слышали о Брюсе Роберте. Он только что издал монумeнтальнeйший труд о докторе Джонсоне — куда лучше той книги, которую написал Босуэлл, — в тысячу раз лучше… А какой успех: две колонки в «Петухе и кукушке» и целая страница в «Спиночесалке». Но — ш-ш-ш! Вот и они… Миссис Роберт, это мой старинный друг мистер Ривз. Как вы полагаете, могу я представить его Великому человеку?

И не успел мистер Ривз опомниться, как он уже пожимал руку сначала типичной классной даме, этакому синему чулку неопределенного возраста, чья физиономия тут же навела его на мысль о жареной рыбе с картошкой на два пенни, а потом — какому-то жирному, напыщенному субъекту, чей вид вызвал в его представлении свиную отбивную на двух ножках. Впрочем, сравнение со свиной отбивной было, пожалуй, не совсем точно, ибо лицо у мистера Роберта цветом напоминало томатный сок, заставляя предполагать, что виски принималось внутрь ведрами. Его голубые, навыкате, глаза непрестанно бегали по сторонам, а величественным, неподвижным торсом он напоминал большого борова, увязшего в грязи. Глядя на его маленький, задранный кверху пятачок, мистер Ривз подумал, что вместо человеческой речи сейчас раздастся похрюкиванье.

— Мы говорили об Италии, — размеренно и величественно произнес мистер Роберт. — Так вот мы с Бланш обнаружили там одно оча-овательное девственное место, именуемое Бо-диге-а, Бо-диге-а. Думаем снять там виллу. А вы бывали в Бо-диге-е?

— Нет, — совершенно искренне признался мистер Ривз, — но я как раз подумывал…

— Ах, видели бы вы эти места, — вторглась в беседу миссис Роберт. — Красота изумительная. Нечто совершенно уникальное. Позади горы, впереди море и… и… ну и солнце над головой. Совершенно уникальное.

— Словом, все, как положено по законам природы, — любезно промолвил мистер Ривз.

— Природы? — изумилась миссис Роберт.

— Видите ли… вот, если бы, скажем, море было на горах, а солнце — под водой, — пояснил мистер Ривз, невольно изумляясь богатству своей фантазии, — тогда это было бы действительно уникальное место.

— Пф! — фыркнула миссис Роберт.

— Всю красоту Бо-диге-ы, — заявил мистер Роберт, стараясь придать своей фразе джонсоновскую округлость [15], — случайный пришелец или поверхностный ту-ист не в силах оценить. Она открывается лишь взору спокойного, неторопливого наблюдателя, человека, обладающего культу-у-ой. Каждое утро, готовясь к восп-иятию этой к-а-асоты, я читаю Данте, который всегда сопровождает нас в наших путешествиях.

— А я и не знал, что он писал про эту самую Боди… как там ее, — в простоте душевной сказал мистер Ривз. — Я думал, он все про ад писал.


Еще от автора Ричард Олдингтон
Смерть героя

Ричард Олдингтон – крупный английский писатель (1892-1962). В своем первом и лучшем романе «Смерть героя» (1929) Олдингтон подвергает резкой критике английское общество начала века, осуждает безумие и преступность войны.


Все люди — враги

В романе английского писателя повествуется о судьбе Энтони Кларендона, представителя «потерянного поколения». Произведение претендует на эпический размах, рамки его действия — 1900 — 1927 годы. Годы, страны, люди мелькают на пути «сентиментального паломничества» героя. Жизнеописание героя поделено на два периода: до и после войны. Между ними пролегает пропасть: Тони из Вайн-Хауза и Энтони, травмированный фронтом — люди разного душевного состояния, но не две разомкнутые половины…


Стивенсон. Портрет бунтаря

Значительное место в творчестве известного английского писателя Ричарда Олдингтона занимают биографии знаменитых людей.В небольшой по объему книге, посвященной Стивенсону, Олдингтон как бы создает две биографии автора «Острова сокровищ» — биографию жизни и биографию творчества, убеждая читателя в том, что одно неотделимо от другого.


Ловушка

Леонард Краули быстро шел по Пикадилли, направляясь в свой клуб, и настроение у него было превосходное; он даже спрашивал себя, откуда это берутся люди, недовольные жизнью. Такой оптимизм объяснялся не только тем, что новый костюм сидел на нем безупречно, а июньское утро было мягким и теплым, но и тем, что жизнь вообще была к Краули в высшей степени благосклонна…


Любовь за любовь

Лейтенанту Хендерсону было немного не по себе. Конечно, с одной стороны, неплохо остаться с основными силами, когда батальон уходит на передовую. Довольно приятная перемена после четырех месяцев перебросок: передовая, второй эшелон, резерв, отдых. Однако, если человека не посылают на передний край, похоже, что им недовольны. Не думает ли полковник, что он становится трусом? А, наплевать!..


Дочь полковника

Роман Олдингтона «Дочь полковника» некогда считался одним из образцов скандальности, – но теперь, когда тема женской чувственности давным-давно уже утратила запретный флер, читатели и критики восхищаются искренностью этого произведения, реализмом и глубиной психологической достоверности.Мужчины погибли на войне, – так как же теперь быть молодым женщинам? Они не желают оставаться одинокими. Они хотят самых обычных вещей – детей, семью, постельных супружеских радостей. Но… общество, до сих пор живущее по викторианским законам, считает их бунтарками и едва ли не распутницами, клеймит и проклинает…


Рекомендуем почитать
Том 12. Рождественские повести

В сборнике Рождественские повести – пять повестей и все они связаны, так или иначе, со светлым праздником Рождества. Однако только первая повесть целиком посвящена этому празднику. Действие второй повести происходит под Новый год, в четвёртой и пятой рождественские празднества даны лишь как эпизоды, в «Сверчке» Святки не упоминаются вовсе. Однако это не помешало сложиться мнению, что Диккенс «изобрёл Рождество», поскольку все повести объединены общим идейным замыслом и пропитаны общим настроением. Писатель облекает свои рождественские повести в форму сказки, щедро черпая из народного творчества образы призраков, эльфов, фей, духов умерших и дополняя фольклор своей неистощимой фантазией.


Геммалия

«В одном обществе, где только что прочли „Вампира“ лорда Байрона, заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров…» Впервые на русском языке — перевод редчайшей анонимной повести «Геммалия», вышедшей в Париже в 1825 г.


Сны под снегом

Повесть о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина. Анонимный перевод, распространяемый самиздатом.


Кокосовое молоко

Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.


Консьянс блаженный. Катрин Блюм. Капитан Ришар

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Стихотворения; Исторические миниатюры; Публицистика; Кристина Хофленер: Роман из литературного наследия

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 - 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В десятый том Собрания сочинений вошли стихотворения С. Цвейга, исторические миниатюры из цикла «Звездные часы человечества», ранее не публиковавшиеся на русском языке, статьи, очерки, эссе и роман «Кристина Хофленер».