Семь вариаций на тему Иоганна Петера Хебеля (1760-1826) - [6]

Во всяком случае, что до молодого господина Милана, то он вскоре покинул зал кабачка, взял в гардеробе свое пальто и стоял теперь на улице: последние белые хлопья медленно кружились в воздухе и садились ему на рукава и плечи — снегопад кончался. Итак, дверь кабачка осталась позади, он переступил через распростертые поперек тротуара световые щупальца только что оставленного им заведения — казалось, вот-вот в душе его возникнет то самое вожделенное состояние, к которому он так стремился. Затем он свернул за угол и быстрым шагом прошел мимо нескольких женщин, которые выступили вперед из полутьмы, поспешностью своего шага он дал им понять, что они его не за того приняли. Час спустя Милан все еще бродил по улицам, два или три раза торопливо и целеустремленно повторил он один и тот же маршрут, а потом вдруг зашел в кафе, словно ему срочно понадобилось явиться именно туда, впрочем, там он не застал никого из своих знакомых, хотя на это весьма рассчитывал. Это возникшее вдруг желание встретить кого-нибудь из приятелей послужило ему в некотором роде оправданием своего поведения… Но полчаса спустя ему стало совершенно ясно, что он искал, и потому он снова и снова оказывался на широкой дороге, от которой расходятся все эти заманчивые, слабо освещенные тропинки — стволы и штреки в той шахте сладострастия, в которую город превращается по ночам. Многочисленное общество других таких же, как и он, «горняков» в узких и широких штольнях Милану теперь почти не мешало… Конечно, время от времени то там то здесь мелькали профили или силуэты, которые манили его, но тем не менее после более чем часовой беготни он все еще был на улице и уже начинал чувствовать усталость.

Вот тут-то к Милану и пристали две девицы: поскольку уже так поздно, они, мол, готовы взять с него всего полцены и обе пойти с ним. Собственно говоря, они ему не правились. А вот некоторые из тех девиц, которых он приметил прежде, когда кружил по городу, нравились, и весьма. Он сказал им, что у него при себе ровно столько денег, сколько они спрашивают, да еще немного на оплату гостиничного номера — этим они должны удовлетвориться, больше с него сегодня не получишь, и если это им подходит, то ладно… Итак, они пошли втроем. Прежде всего выяснилось, что портье маленькой гостиницы, куда его привели девицы, запросил за комнату куда больше денег, чем они ему говорили. Потом все трое поднялись на верхний этаж, номер был довольно большой, со сдвинутыми кроватями, но не топленный. Девицы наперебой хвалились, какие они умеют вытворять фокусы, потребовали деньги вперед, попросили добавить хоть немножко, выслушали напоминание Милана об оговоренной сумме, но тем не менее получили еще по нескольку монет, потому что он хотел, чтобы они были в хорошем настроении. Если ему хоть одна из них немного и приглянулась, то это была та, что поменьше ростом; она сидела рядом с ним на краю кровати, в то время как ее товарка уже начала раздеваться. И вот, когда он прикидывал в уме все те забавы, которые сулили ему девицы, и когда он обнял за талию ту, что сидела рядом с ним, и хотел было прижать ее к себе и потребовать, чтобы она последовала примеру своей подружки, и ощутил сквозь одежду округлость ее тела (почему она сидит рядом с ним так тихо и никак не отвечает на его призывы?), и когда он уже собирался расстегнуть ее платье, взгляд его упал на нечто — собственно говоря, не бог весть на что, на сущий пустячок, но глаза его зацепились за это, как за крюк: у сидящей рядом с ним девицы на одном пальце левой руки не хватало фаланги; почти одновременно Милану бросились в глаза и другие мелочи: крышка белой тумбочки у кровати была во многих местах обожжена непогашенными окурками сигарет, которые клали туда «горняки», побывавшие здесь до него, — коричневое пятно к коричневому пятну, словно орнамент по краям. Кроме того, он заметил также, что у девицы, сидящей рядом с ним, нос картошкой и что рука с недостающей фалангой, еще красная от холода, выглядит удручающе убого. Он отстраняет ее от себя (она как раз зевает, прикрывая рот тыльной стороной кисти), делает знак ее товарке, чтобы та перестала раздеваться, и говорит:

— Знаете что, девочки, вы ведь тоже небось устали и уже поздно, давайте поболтаем немного и разойдемся по домам.

— Гляди-ка, да он хороший парень, — говорит та, что поменьше, своей подружке, а затем обращается к Милану: — Угости сигареткой, котик.

Милан протягивает ей портсигар, она заглядывает в него, но сигарет не берет, а протягивает руку к своей сумочке и достает оттуда пачку лучшего сорта.

— Да, девочки, — говорит Милан, и в этот миг в его душе возникает пустота, в которую обрушиваются обломки его разбившегося ожидания, — мне ведь это, собственно говоря, не так уж важно, просто я почувствовал себя очень одиноким на улице… И разные мысли в голове… Я рад, что сейчас не один… Часто я только из-за этого беру девочку. А ведь вам тоже не весело, тяжелая у вас жизнь… Расскажите мне о себе, как вам живется?

(Через эту возникшую в душе пустоту можно перебросить только один-единственный мост, чтобы немедленно попасть совсем в другую сферу, мост, который ты из чувства самосохранения уже заранее подготовил и который все же является местом, где, можно стоять и даже иметь при этом вполне пристойный вид.) Он выслушивает всякую всячину, обычные истории, которые в подобных случаях рассказывают, в том числе и восхваление, причем с неподдельной теплотой, какого-то парня, «одного знакомого».