Семь сказок о сексе и смерти - [3]

Я вытягиваюсь под простынями, раздвигаю ноги. Его нет в этой комнате. Нет его и снаружи, он не подглядывает в щели ставней, как банальный вуайерист. Но мне хотелось бы, чтобы он был там. Я не хочу ясно видеть его, но жажду ощутить его тяжесть на своем животе, его лицо, уткнувшееся мне в шею. Даже с плотно закрытыми глазами, или если он придет в полной темноте — а я хочу, чтобы он пришел, — я почувствую, как его жадный взгляд иссушает пот между моими грудями, влажный жар между бедрами. Я беспокойно ерзаю на постели. Я впадаю в дрему. Мне снятся сны.

Мне не свойственно желать прикосновения мужчины с такой интенсивностью. В школе я была влюблена в Линдси, самую красивую девочку в классе. Я обожала ее длинные руки, ее плечи пловчихи, покрывавшиеся капельками воды, когда она плыла 200 метров баттерфляем, а я болела за нее с трибуны у школьного бассейна. На фотографии класса, которая стоит на комоде у меня дома, не видно, что мы держимся за руки. На этом снимке мы весело улыбаемся, стоя на стульях в заднем ряду, прямо за классной руководительницей, в синих форменных платьях с широкими черными поясами, — и держимся за руки. В шестом классе Линдси была старостой. Она выигрывала все конкурсы, все призы: лучшее сочинение, лучшее сочинение на латыни, заплыв вольным стилем на 400 метров, медаль за выразительное чтение стихов (в этом конкурсе она победила представителей трех других школ северного округа Оксфорда), награда дискуссионного клуба за лучшее публичное выступление. Она никогда не встречалась с мальчиками и в восемнадцать оставалась девственницей.

Мой роман с Линдси продолжался много лет. Бесконечная подготовка к экзаменам в конце года, когда мы, совсем еще дети, лежали на влажном лугу за школой, среди оранжевой ястребинки и дикой гвоздики и проверяли друг у друга цитаты из “Юлия Цезаря”. И были так безоглядно влюблены. И эти часы в музыкальном классе, где мы, как предполагалось, готовили спектакль на окончание четвертого класса, а на самом деле украдкой целовали друг другу пальцы, уши, губы. Однажды она оставила на мне след укуса — на выступе лопатки, под платьем, там, где никто не увидит.

Моя любовь к Линдси окутана запахом жареной картошки в газетном кульке, купленной по пути домой, шелестом огромных каштанов и берез на школьном дворе, раскинувшихся над нами, словно шатры; переплетена маргаритками там, где мы гуляли рука об руку. Все знали, что мы закадычные подруги. Мальчики не назначали нам свиданий — знали, что мы никуда не ходим друг без друга. Родители считали нашу страсть переходным этапом, который со временем пройдет. А мы оставались неразлучны. Мы ненавидели каникулы в кругу семьи — тоску на пляже, постоянные походы на почту в романтическом ожидании ежедневного письма. Из нас двоих я была красавица: короткие светлые волосы подстрижены так, что едва закрывают уши, темные брови того и гляди сойдутся у переносицы — Линдси не разрешала мне их выщипывать. Я выщипываю их теперь.

А Линдси была умница — чемпионка, лауреатка, первая ученица. Прирожденная победительница — широкоплечая, длинноногая, темноволосая. Высокого роста. Родители-профессора и трое братьев. Все было ей дано. Когда она говорила, все слушали. А я была девочкой, которую она выбрала. Ее лучшей подругой.

Но сами знаете, как это бывает. Нас послали учиться в разные университеты, несмотря на все наши махинации со школьными анкетами и вычурную ложь, сплетенную для родителей. Я училась в Кембридже, изучала археологию и антропологию, встретила Макмиллана, младшего научного сотрудника, за которого впоследствии вышла замуж. Линдси уехала в Суссекс, обосновалась в стильном жилище с коваными балкончиками. Она встретила другую женщину, с которой, как она мне сказала, “пошла до конца”. Как можно “пойти до конца” с другой женщиной? Это было страшное предательство. Если бы она встретила другого мужчину, задело бы меня так сильно? Я никогда этого не узнаю. У Линдси не было мужчин. Тогда я дулась целый семестр, не отвечала на открытки, письма, звонки, цветы.

Помирил нас Макмиллан. Он сказал, что помолвка — не повод забывать старых друзей. В конце концов, брак — только часть жизни. Может быть, самая главная, но не единственная. И мы встретились в модном ресторанчике в Сохо, который всем нам был не по карману. Я познакомила Линдси с Макмилланом, а другая женщина не пришла. Так что теперь Линдси могла чувствовать себя обиженной.

Но как она была прекрасна — все такая же стройная и высокая, но с чуть округлившимся лицом, в обтягивающем черном топе. Когда она сняла жакет, соски отчетливо обрисовались под тонким спортивным лифчиком. Мои бедра сладко сжимались во влажной надежде, пока я поглощала суп из моркови с кориандром, щедро сдобренный сливками. Макмиллан прочитал свою первую лекцию о раннем поселении греков в Восточном Средиземноморье, элегантный доклад о современных исследованиях и последних находках. Линдси была рассеяна и вежлива. Я заметила, что она почти не накрашена, и ногти ее подстрижены коротко. Я сжала ее пальцы, когда мы прощались, уговариваясь о скорой встрече, но не назначая точной даты. Она не ответила на мое тайное пожатие. И тогда я поняла, что наш роман окончен.