Семь сказок о сексе и смерти - [2]

Эта площадка на склоне представляет особый интерес. Люди жили здесь несколько тысячелетий. Мой муж знает, как прочесть слои времени, запечатленные в почве. Этот фундамент уже выравнивали когда-то другие руки, пять тысяч лет назад.

— Кто здесь жил? — спрашиваю я, поглаживая гладкий изгиб найденного ими каменного блюда.

Муж пускается в лекцию о докерамических культурах. Этот участок явно относится к неолиту. Об этом говорят стены, построенные странными сцепленными кругами. Я стою на утрамбованной, раскопанной земле и обозреваю изрытую площадку. Афинский коллега мужа проверил несколько находок методом радиоуглеродного анализа, и получил разброс некалиброванных дат от 5800 до 5500 года до н. э. — докерамический неолит. Я не могу представить, как они жили. Кто была женщина, трогавшая это блюдо? Принадлежало ли оно ей? Или ее матери? Может, она сделала его сама? Как она месила глину смуглыми руками? Я представляю ее смуглой, как Линдси, с блестящими черными волосами, с широкими жестами, — когда она играла в школьном спектакле, все взгляды были прикованы к ней. Мой муж тогда не знал Линдси, только видел ее на фотографии — на официальном школьном снимке.

— На что они надеялись? Чего хотели? О чем мечтали?

Я знаю, что говорю вздор. Я смотрю на белые скалы, обрывающиеся в море. Вид с раскопок великолепен, его печатают в каждой туристической брошюре: отвесные белые скалы и море без приливов и отливов, синяя толща воды у берега становится прозрачной, аквамариновой, чистой — яркие, сочные краски детской палитры. Даже в это раннее время года земля испещрена крошечными белыми цветами и, поскольку по утрам еще прохладно, — заметным слоем росы.

Мой муж считает, что моя непосредственность очаровательна. Он улыбается. Он всегда улыбается, когда я бываю бездумной, инфантильной, когда из моих уст вылетает стайка затертых клише. Я подтверждаю его право быть снисходительным к слабому полу.

— Я думаю, они были очень похожи на нас. Хотя, конечно, им приходилось больше работать, чтобы есть. Кажется, что эта деревня расположена довольно далеко от моря. Но море тогда было ближе. Посмотри на эту долину. Видишь тополя? Там есть поселок у реки. Гораздо меньше этого — то место было трудней защитить. Люди здесь почти наверняка промышляли рыболовством. И, может быть, торговлей.

Как все преподаватели, мой муж склонен пускаться в избыточные объяснения. Он начинает рассказывать мне о раскопках 1977 года, которые финансировались французским Центром научных исследований. Они не ожидали, что объем работ окажется таким обширным. Мой муж разослал срочные факсы всем влиятельным ученым, которые занимаются этой темой. Французы должны вот-вот приехать. Мой муж не специалист по неолиту. Он случайно наткнулся на эти древности. Он занимается ранними греками, ищет никем до сих пор не найденный храм Зевса.

Храм Зевса. Сохранились письменные источники с упоминаниями о нем. Вот, например, экстатический вопль поэта при виде гряды белых скал на горизонте:

Вот остаются враги позади, и из волн виноцветных —

Как веселятся сердца! — храм Зевса возвысился

гордый.

Ярко сияют на солнце столбы из скифского камня

В скалах родных берегов…

Муж говорит, что поэты часто бывают очень точны в географических описаниях. И героические деяния, которые преподносят как мифы, часто оказываются историческими фактами — преувеличенными, приукрашенными, но фактами. Битвы были на самом деле, и кровь героев текла рекой, и семь волов, убранных гирляндами, были приготовлены в жертву, дабы воздать хвалу и благодарность Зевсу. В конце концов, добавляет муж, и христианство основано не на мифах, а на исторических фактах. Доказательство тому — Плиний и Тацит. Но у моего мужа нет времени на религию. В этой части истории, по его мнению, желаемое выдается за действительное. Лично я не вижу никакой разницы между воскресением Христа и превращениями Зевса. Но я ничего не говорю.

Ведь муж приезжает сюда год за годом, копает эту сухую землю, белую и оранжевую, обнажая площади, купальни, амбары, гимнастические залы с этими чудными гладкими плитами, обвалившиеся колонны храма Аполлона, следы забытых жертвоприношений в большой яме внутри священных стен. Должно быть, совсем рядом, неподалеку от храмового комплекса — здесь и стоял храм Зевса. И Макмиллан начинает новые раскопки, в другом секторе холма, над скалами; там, к несчастью, обнаруживает амфитеатр, и становится знаменитым. Теперь его имя навсегда связано с этими раскопками и этим островом. Он публикует статью “Амфитеатр в Иерокитии, предварительный отчет” в “Записках международного археологического общества” (1986), а четыре года спустя — большую книгу: “Иерокития: раннее греческое поселение в Восточном Средиземноморье”, издательство Йельского университета, 1990, со 142 черно-белыми иллюстрациями, шестью картами и обширными приложениями. В результате его находку заносят в список памятников мирового наследия ЮНЕСКО, и остров превращается в туристический центр. Но мечта моего мужа остается неосуществленной. Его всепоглощающая, вечная мечта: дотронуться до скифского мрамора благородных колонн, постоять там, где стояли жрецы в облачении, со сверкающими, очищенными перед жертвоприношением ножами, перед алтарем в храме Зевса.