Семь с половиной минут - [7]

— Благодарю вас.

Следователь потер ладонью лоб. Разговор с Агинским, на который он возлагал столько надежд, его разочаровал. Он узнал лишь несколько новых деталей — все они хорошо стыковались с показаниями других свидетелей, но совершенно не объясняли нелепого поведения и нелепых показаний самого Морозова.

Молчание прервал Агинский.

— Скажите, это правда, что Морозова в убийстве обвиняют?

— Ну, пока такого обвинения не выдвинуто, но некоторые странности его поведения и противоречивые показания делают возможным и такое допущение…

— Но это же нелепо! У него не было совершенно никаких причин. Поверьте — я их обоих знаю хорошо и сразу могу сказать — это абсолютно немыслимо!

Холмский не ответил. В голове не было ни единой дельной мысли. Он понимал, что время уходит впустую, что свидетеля пора отпускать, но не мог этого сделать. «Хоть бы одну зацепку», — подумал он.

А вслух сказал:

— Скажите, вы ведь учитесь на философском факультете — чем вы занимаетесь?

— То есть?

— Ну, скажем, темы курсовых у вас совпадают?

— А, это… Нет, Морозов с Лихачевым занимались логикой, а у меня другое направление. А что, это имеет какое-нибудь значение?

— Может быть, может быть, — ответил следователь несколько уклончиво, подумав про себя: «Боже, что за глупости я у него спрашиваю!..»

— В прошлом году я писал курсовую по философским проблемам пространства-времени. А в этом меня заинтересовала другая тема, сейчас я занимаюсь новым синкретизмом.

— Чем?

— Синкретизмом. Был в истории период, когда мышление человека было синкретическим. Вся интеллектуальная деятельность человека сводилась к созданию мифов, и мифы в те времена играли роль и науки, и искусства. Они отражали мировоззрение и устанавливали правила социального поведения. Теоретическая сфера деятельности была единой, нерасчлененной.

— Ясно. А что значит — новый синкретизм?

— Я пытаюсь доказать, что довольно скоро мы вернемся к синкретическому мышлению на новом, более высоком уровне. Знаете ленинскую идею развития по спирали — «от коммунизма первобытного к коммунизму научному»? Так и тут. Первая форма синкретического мышления существовала в виде мифологии. Потом мыслительная деятельность распалась на отдельные, почти не пересекающиеся потоки — наука, искусство, философия. Но мы стоим перед синтезом — будет создана новая мыслительная среда, в которой эти три потока снова сольются воедино. А то нынче процесс ветвления и раздробления зашел так далеко, что даже в рамках одной дисциплины представители разных ветвей не понимают друг друга… Словом, наше мышление должно сделать очередной качественный скачок…

Следователь невольно вздохнул.

— Жаль, что оно его еще не сделало…

Агинский внимательно посмотрел на него и осторожно спросил:

— А что… трудности возникают?

— Трудности!

И тут вконец зашедший в тупик следователь сделал то, чего делать ему не полагалось ни в коем случае — стал делиться сомнениями со свидетелем.

— Применить бы это ваше новое мышление к такой вот задачке: как объяснить поведение Морозова? Зачем он побежал в цех? Что означает фраза, сказанная им Лихачеву: «Ты еще жив?!»? Вы, кстати, знаете, что он задал покойному такой вопрос?

— Н-нет. Впервые слышу.

— Так вот, был такой вопрос. И как вы объясните, что показания всех свидетелей в общем согласуются, но находятся в резком противоречии с показаниями самого Морозова?

— И в чем они расходятся?

— А в том, например, что начальники ваши, глядя на экраны своих телевизоров, в пятнадцать сорок семь видели Лихачева, копающегося у манипулятора, а Морозов показывает, что в это же самое время на экране своего телевизора, подключенного к тому же канату, к той же камере, он видел Лихачева, лежащего в луже крови, и видел кого-то склонившегося над ним, кого-то, кого он не узнал, но кто работает на вашем же предприятии. Вы можете это объяснить?

— Нет… Но если Морозов действительно увидел что-то такое на экране, то это, по крайней мере, объясняет, почему он бросился в цех и почему произнес эту фразу…

— Но как он мог увидеть то, что еще не случилось? Не проще ли предположить наоборот — чтобы объяснить свое поведение, он выдумывает, что увидел на экране что-то странное? Ведь кроме него самого никто этой картины не видел. Расхождение получается — Лихачев погиб в пятнадцать часов пятьдесят четыре минуты тридцать секунд, а Морозов (и только он один) видит это в пятнадцать сорок семь — неувязочка… Если бы он наблюдал гибель Лихачева вместе с начальником цеха и начальником смены, то он не мог быть в это время в цехе, а раз он был в цехе, то не мог видеть эту сцену по телевизору. Не сходятся у него концы с концами, а зачем он орет — я понять не могу.

На этом разговор закончился. Агинский вышел из кабинета следователя в полной растерянности.

7

Нестерпимо яркая голубизна неба, если смотреть в зенит, переходила в темный фиолет. Далеко, далеко внизу сверкали белизной заснеженные пики и хребты, темнели бездонные ущелья. Ни одно облачко не нарушало пустоты этих беспредельных абстрактных просторов. Облака, как и горы, были далеко внизу. Впрочем, совершенно незаметно, оказались они уже совсем рядом, и белизна их пушистых клубов слепила глаза не хуже кристалликов снега на вершинах безымянных гор.