Семь с половиной минут - [6]

— К-какие махинации?! Какие спекуляции?!!

Холмский строго посмотрел на него и веско произнес:

— Имеется информация о соучастии пострадавшего Лихачева и подозреваемого Морозова в совместных спекулятивных акциях…

— Какая информация, — перебил Агинский, — что за чушь? Простите, но это кто-то ввел вас в заблуждение. Никогда в жизни ничем таким они не занимались. Спекуляция! Это же надо придумать! Кто это вам сказал?

— Я не имею права называть имени свидетеля, — ответил следователь, подумав про себя: «Тем более, что я его и сам не знаю», — но свидетель показал, что он случайно услышал разговор Морозова и Лихачева, в котором один настаивал на какой-то сделке, а второй говорил, что это опасно, можно попасть под следствие и так далее… Что вы на это скажете?

Агинский недоуменно пожал плечами:

— Ничего не понимаю. Чушь какая-то. Не может этого быть…

С минуту оба молчали. Агинский мучительно тер ладонью лоб. Потом он отнял руку и бросил на следователя быстрый взгляд.

— Скажите, — сказал он, — а этот свидетель — его случайно зовут не Семен Коштак?

Следователь промолчал:

— Нет, я понимаю — имя назвать вы мне не имеете права. Меня интересует — есть у него во рту две стальные фиксы?

В лице следователя что-то невольно дрогнуло, и Агинскому этого было достаточно. Он откинулся на спинку стула и заржал.

— Не вижу ничего смешного, — пробурчал Холмский недовольно.

— Извините. Сейчас… Вы читали Честертона?

— Ну, читал…

— Помните, у него есть рассказ, где человек произносит одну и ту же фразу, а четыре свидетеля утверждают, что он каждый раз говорил другое?

— Помню.

— Все дело было в том, что каждый вкладывал в эту фразу содержание, которое его самого занимало. Здесь такая же картина. Этот самый Семен Коштак в свое время отсидел за спекуляцию, вот он и воспринимает все под определенным углом. Какие фразы он слышал?

— Ну, что-то про спекуляцию, про следствие, про то, что в случае чего Морозов обещал Лихачеву в места заключения слать посылки…

— Все ясно. Скорее всего, дело было так — Морозов с Лихачевым обсуждали свою курсовую, которую они вдвоем пишут… писали… А тема у них такая: «Сравнительный анализ логики Аристотеля и понятийного аппарата шкоды логического позитивизма». В споре они употребляли соответствующую терминологию. Ведь вы не будете отрицать, что слова: «следствие», «посылка», «заключение» — это термины не только юридические и почтовые, но также и логические? А слово «спекуляция» у Гегеля встречается чуть ли не на каждой странице, но к торговле джинсами отношения не имеет. Ну, а Коштак, который сам был и под следствием, и в местах заключения, естественно, воспринял это со своей колокольни. А насчет того, чего он не понял, он решил, что ребята «ботают по фене»… Вы согласны со мной?

Холмский смущенно крякнул. Все его блистательные гипотезы о заговоре крупной банды спекулянтов рухнули. Но он тут же взял себя в руки и принял солидный вид. Хоть и юн был младший следователь Шурик Холмский, а умел подать себя.

— Ну хорошо, — сказал он, — оставим это. Расскажите по порядку, что вы сами наблюдали в тот день.

— Ну что — про то, что нас с Лихачевым направили в сборочный цех из-за сигнала о замедлении реакции манипулятора, вы уже знаете?

— Да. Рассказывайте, что было в цехе.

— В цехе я пошел к стойке управления и переключил манипуляторы, а Лихачев занялся аварийным устройством.

— Во сколько это было?

— Не помню, я не смотрел на часы. Но вы можете получить распечатку системного журнала на магнитной лен…

— Да-да, знаю, знаю. Продолжайте.

— Так вот, Лихачев возился у манипулятора, я находился у стойки, и вдруг в цех врывается Морозов и бежит прямо к Мишке… к Лихачеву. Что они там говорили, я не слышал, но назад он шел с каким-то ошарашенным видом как у человека, который ничего понять не может. Он подошел ко мне и я, естественно, спросил, что он тут забыл. Он ничего сначала не ответил, а потом сказал: «А к нам шаровая молния залетела…» Я никогда в натуре шаровой молнии не видел и стад расспрашивать, что и как, но он думал явно не о том, и, повернувшись, смотрел на Лихачева. Ну, я решил выбежать, поглядеть — может, она еще не исчезла. Я успел пройти полдороги от цеха к административному корпусу, когда действительно увидел молнию — светящийся шар, сантиметров 15 в диаметре. Она вылетела из дверей нашего корпуса и медленно летела по направлению к сборочному цеху. Я застыл на месте и глазел на нее. Она прошла над моей головой, влетела в раскрытый дверной проем сборочного цеха и исчезла из виду.

— Сколько это заняло времени?

— Не знаю. Может быть, минуты две-три.

— А дальше?

— Дальше… Как только молния влетела в цех, меня охватил непонятный страх. Я чувствовал, что сейчас должно произойти что-то ужасное, но не мог двинуться с места, стоял как парализованный — ноги слабые, по лбу холодный пот течет. А через пару минут из нашего корпуса выбегает начальство, выбегают Дежурные техники и мимо меня, к сборочному… Я опомнился — и за ними. Ну, а в цехе уже все кончено — Лихачев мертвый, а Морозов стоит над ним с разводным ключом в руке. Я этот ключ у него из рук и вырвал. Вот, собственно, и все.