Семь лет за колючей проволокой - [46]

Уже упоминалось, что я зверею, если до моего лица кто-то дотрагивается. А потому, едва мне удалось рассмотреть силуэт огромного, под метр девяносто, битюга, стоящего в окружении трёх приятелей, я вырвал из кармана подарок и нажал на кнопку — холодная сталь со звоном выскочила на свободу и грозно сверкнула в свете лампочки, освещавшей вход.

Я прекрасно помнил драчливые подростковые времена и знал, что любое промедление может стоить мне здоровья. Честно признаюсь, что никогда в жизни не хотелось использовать в качестве аргумента при физической разборке какое-либо оружие: я всегда боялся причинить непоправимый вред божьему созданию и надеялся, что вид опасной стали охладит пыл местного «Авторитета».

Но моим надеждам не суждено было сбыться — опасность только раззадорила Горелого.

— Ну, давай попробуй! Пусти мне кровь! — не без бравады выкрикнул он и сунул руку в карман.

Догадываясь, что Горелый полез в карман не за конфеткой, я уже хотел махнуть своим опасным «приятелем» в сторону соперника, но в тот же миг в голове промелькнуло: сейчас решается моя судьба. Хорошо, если всё закончится раною, а если отправлю его на тот свет? Снова арест, следствие, приговор.

— Пустить тебе кровь — как два пальца об асфальт, — с бессильной злостью проговорил я, — но, может быть, сначала пояснишь, где я тебе перешёл дорогу, за что накатил на меня? А потом и решим, как закончим базар: миром или кровью?

— Да кто ты такой, чтобы я тёрку с тобой устраивал? — Он чуть не рассмеялся от такой наглости.

— Ты что, беспредельщик? — спокойно спросил я.

— Я? Ты чё мелешь, москвач?

— Так может поступать только беспредельщик — условия-то неравные.

— Сдрейфил, что ли? — Горелый усмехнулся и повернулся к своим приятелям.

— Неравные условия не в том, что вас так много, а в том, что я, попав к ментам, рискую снова вернуться в зону, а ты, раненый или холодный, останешься на воле. Кстати, если ты из-за девчонки, то мне она до фени.

— Холодный, в каком смысле? — заинтересованно спросил Горелый и тут же рассмеялся: — В смысле труп, что ли?

Я красноречиво пожал плечами.

— Ну, тут ты погорячился. — Он достал из кармана револьвер и, как заправский ковбой, крутанул его на указательном пальце, потом несколько секунд, не моргая, смотрел мне в глаза, вернул оружие назад и весело хлопнул меня по плечу: — А ты ничего, москвич. — На этот раз Горелый назвал меня правильно.

Я нажал на кнопку, вернул лезвие в ручку, сунул нож в карман. Напряжение спало, что почувствовали и его приятели.

— Я же тебе говорил, Горелый, что Тамарка сама его пригласила, — заметил один из них, и я сразу узнал голос, шептавший у меня за спиной во время танцев.

— Это правда? — спросил Горелый.

Я снова пожал плечами.

— Ладно… — Он чуть помолчал и неожиданно предложил: — Пить будешь?

— Если только чуть-чуть — губу продезинфицировать… — Я попытался улыбнуться, но лишь скривился от боли: в результате удара Горелого губа была разбита о зубы, и во рту ощущался привкус крови.

— На пятак, приложи. — Горелый протянул монету.

— Ничего, до свадьбы заживёт, — отмахнулся я.

Мы подошли к садовой скамейке и там раздавили на пятерых бутылку водки.

При прощании Горелый вдруг спросил:

— Это правда, что ты замочил кого-то на зоне?

— А-а… — Я поморщился. — Придал ему ускорение, а он вместо того, чтобы взлететь вверх, полетел вниз…

— Ладно, держи пять… — Он протянул руку.

— Отдашь десять! — пошутил я, отвечая на рукопожатие…

Больше мы с Горелым не виделись, но с того вечера меня больше никто не задевал и не провоцировал.

Кстати, возвращаясь пешком в тот вечер в общежитие: на последний автобус я опоздал, а пройти нужно было несколько километров, — по дороге я познакомился с одной приятной особой лет двадцати пяти. Она работала на заводе оператором котельной. Мы быстро нашли общий язык, и в туже ночь Валентина пригласила меня к себе в гости.

Она рассказала про двух своих сыновей-дошкольников, которые уже видели десятый сон, а про мужа ни слова. Заверив, что договорится с комендантом, Валентина уговорила меня остаться и оценить её кулинарные способности. Почему-то подумалось: либо разведёнка, либо муж сидит. Как бы там ни было, я вернулся к себе в комнату за полчаса до ухода на работу.

Бурные ночи продолжались пару недель но, к счастью, нам удавалось их сохранить в тайне. Всё было прекрасно и удивительно, пока она не призналась, почему старалась, чтобы меня никто не заподозрил в связи с ней: оказалось, её супруг — капитан милиции и работает в уголовном розыске в городе, расположенном в четырёх часах езды на поезде.

Это известие настолько потрясло меня, что несколько дней мне снился один и тот же сон: мы занимаемся с Валентиной любовью, а тут, как в старом анекдоте, неожиданно возвращается муж и приставляет к моему лбу пистолет. Что произошло во сне дальше, узнать так и не удалось: каждый раз просыпался раньше, и каждый раз уже пора было собираться на работу… Тем не менее с нежностью вспоминаю эту добрую женщину и её удивительно вкусные оладушки с мёдом…

Конечно, статьи в газете и работа в клубе существенно улучшили моё финансовое положение, но пахать в качестве разнорабочего мне ужас как претило. Однажды иду по стройке и вижу группу какого-то начальства, которое, судя по незнакомым лицам и по тому, как лебезил перед ними Кирьянов, начальник нашего строительно-монтажного управления, начальство было из Москвы. Вдруг показалось, что один мужчина лет тридцати с мощной спортивной фигурой мне знаком. Подошёл ближе — точно, не ошибся.