Семь или восемь смертей Стеллы Фортуны - [109]

Мать принесла миску бульона с лапшой и долго гладила Стеллу по спине.

– Из-за фингала переживаешь, piccirijl? Пустяки, к свадьбе сойдет, – попыталась утешить Ассунта.

Стелла молчала. Ей было нечего сказать матери.

А сестре – и подавно. Тина прокралась в гостиную, поставила стул поближе к дивану.

– Стелла, прости меня. Я ж не знала, что Рокко эти деньги папе отнесет. Он их нашел и меня спросил. Он мой муж; разве могла я ему лгать? Вот и сказала правду.

В Стеллином мозгу между тем звучал голос Ассунты: «Четтина еще маленькая, а ты большая, умная. Кончетинна muscarella, наша Козявочка».

– Не могла я мужу солгать, когда он прямо спросил, – повторила Тина.

Стелла не ответила, и Тина ушла, оставив сестру наедине с ее горем. Дескать, молчишь – ну и молчи, а я вхолостую распинаться не буду. В тот период Тина вообще бросала любое дело, стоило только ему не заладиться с самого начала.

И вот вопрос: а не мечтала ли Тина, в самой глубине души, чтобы кто-нибудь окоротил Стеллу? Могла ли Тина, со своим мужем-деспотом и со своей порожней утробой, желать для красивой, яркой, харизматичной сестры вот этого вот – лежания пластом на диване, крушения всех надежд?

Подозрение кольнуло Стеллу, однако жить с ним она бы не смогла, потому и принялась заталкивать поглубже. Да так в этом преуспела, что подозрение не проклевывалось еще целых сорок лет.

Замужняя Тина не имела права стать подружкой невесты, и на эту роль была избрана Каролина Никотера. Кого ей назначили в помощницы, не скажу – не знаю, ибо все свадебные фотографии Маглиери пропали. Впрочем, даже сохранись они, Стеллину улыбку ни одна не донесла бы до потомков. Потому что Стелла не улыбалась для фото ни на своей свадьбе, ни после – всю жизнь. Ей приходилось скрывать отсутствие сразу четырех зубов.

Платье ей купили шелковое, дорогущее – много дороже, чем скромненькое Тинино, из жесткого льна. Антонио не поскупился и на длинную, до пола, фату. Правда, фата была точь-в-точь как у Тины. Бессмысленные расходы взбесили Стеллу. Будто не могла она венчаться в Тининой фате! Двадцать пять долларов за эту тряпку! Половина суммы, необходимой для побега из дому.

Стелла не помнила, как ее причесывали, как фотографировали; она не помнила даже, как клялась пред алтарем быть верной женой. Страх сковал ее чувства, лишил языка, почти ослепил; и он же сделался чем-то вроде пленки, защитного слоя между Стеллиным разумом и окружающим миром. Онемение лицевых мышц гости приняли за спокойное довольство, полуулыбку сжатых губ – за скромную гордость непорочной невесты, прекрасной, как святая угодница.

Если Стелле что и запомнилось со свадьбы, так это первый поцелуй. Рукой в белой перчатке Кармело взял Стеллу за подбородок, приблизил свой сочный рот к ее стиснутым губам. Ощущение было как от легкого удара током; Стелла, которую прежде в губы не целовали, подобного не ожидала. Ни напора, ни грубости – только нежность. От нее-то, от нежданной нежности, Стелла и отшатнулась, потеряв равновесие. Пришлось даже уцепиться за руку жениха. Кармело в ответ расцвел счастливой улыбкой.

Праздновали в хартфордском оружейном арсенале, где очень кстати открылся офицерский клуб – его позволялось арендовать для торжеств. Молодые сидели во главе стола, на возвышении, на золоченых стульях. Стелла не танцевала, Кармело из солидарности оставался рядом с ней. Глядя на оживленные лица гостей, Стелла думала только об одном: как бы отсюда убраться. В ее честь веселье? Как бы не так! Стелла ни здесь, ни в своей жизни больше ничего не контролирует. Явилось одно из самых ранних воспоминаний: детская ручонка стиснула краюху хлеба, а свиньи наступают. Скоро быть Стелле растоптанной, попранной, и сделать она ничего не может, потому что хлеб не ее рука держит; ох, не ее!

Зал арендовали до часу ночи, однако уже в девять сорок пять Стелла покинула сборище. В отдельной комнате она сменила шелковое платье на синий дорожный костюм – жакет с большими пуговицами и узкую юбку. Надвинула на лоб шляпку-таблетку, приобретенную Ассунтой в универмаге «Сейдж-Аллен». Молодые собирались в Монреаль, где в октябре холодно. Стеллино зимнее пальто лежало на чемодане.

Мать и сестра, помогавшие Стелле переодеваться, нахваливали костюмчик.

– До чего ладно сидит! – ворковала Ассунта, разглаживая складочки.

– Какой элегантненький! – пищала Тина, поправляя воротник.

«Хорошо, – думала Стелла, – что в комнате нет зеркала». Незачем себе в глаза глядеть. Ее имя теперь Стелла Маглиери – прямо надпись на подарочной упаковке, которой, по сути, является «элегантненький костюмчик». Упаковка нынче же будет порвана, а содержимое порушено потребителем.

Ассунта подхватила Стеллу под руку; Тина подхватила Стеллины чемодан и пальто. Стеллу повели коридором, где было темно, куда почти не долетали звуки оркестра. Кармело и Тони ждали возле «Бьюика», принадлежавшего Рокко. Зять уже и мотор завел. Последовали объятия, напутствия и обливание новобрачной родственными слезами. Кармело распахнул для Стеллы дверь заднего сиденья, обошел автомобиль (руки в карманах – признак нервного напряжения) и сел с другой стороны, так что между ним и молодой женой оказалось пространство, способное вместить кого-нибудь третьего. Тони занял пассажирское место рядом с водителем. Рокко газанул. Отец решил проводить супругов Маглиери до вокзала и, если потребуется, силой затолкать Стеллу в поезд.