Семь баллов по Бофорту - [66]

Рождественского назначили туда, на Анюй. В его руках оказался огромный край в двести сорок тысяч квадратных километров — Англия, Ирландия и Швейцария.

Семья осталась в Певеке, а он жил в Билибино, тогда еще в палатке, как полководец на поле сражения. От его палатки в тайгу уходили отряды геологов.

Карта Чукотки разметнулась по стене. Звездочки на ней — новые золотые прииски. Сколько их, звездочек! Золотой звездопад. Такого еще не было в истории. Из девяти партий, вернувшихся с поля, шесть принесли промышленное золото. Темпы нарастают, как лавина. Звучат новые имена, которым суждено стать знаменитыми: Баимка, Чимчимемель, Уральский. Геологи перехлестнули Малый Анюй и вторглись в притоки Большого. Земля раскатывается, как папирус с предсказанием славы и богатства.

Игорь Евгеньевич достает карандаш и наносит на карту пару новых месторождений. Когда он поворачивается к окну, на отвороте пиджака поблескивает звездочка Героя Труда.

Они сто́ят друг друга, этот жизнерадостный лихач-автомобилист и упрямая чукотская земля. Рождественского никогда не ошеломит и не утомит беспредельное раскручивание золотых километров. Он никогда не скажет земле: «Хватит!» Приносят шесть отчетов с богатым золотом. Он поднимает смеющиеся глаза: «Еще! Давайте, ребята, еще! Надо пощупать вот здесь, у левых притоков…»

Мы полюбили Билибино. Был голубой, по-зимнему морозный сентябрьский день, когда мы выскочили из запотевшего самолета и ослепли от снега, солнца, глаз пассажиров, которые лезли через перильца, — улететь, пока светит солнце, улететь.

Вокруг поднимались высокие горы, таких высоких еще не было, разве что в Провидении. Но то были совсем не такие горы и вообще на Чукотке не было… Чего не было? Почему вокруг так щемительно красиво и кажется, что мы уже на Большой земле, на нашей спокойной земле? Деревья… Здесь росли живые деревья. Лес опушил окрестные горы, сбежал золотистым парком в поселок, закрутился тополями между домиками геологов.

Поселок весь кудрявился инеем, под ветром вспыхивали розово и радужно закуржавевшие плети берез.

Мы надели рюкзаки и отправились искать партком.

Морозно пахли простыни, развешанные между тополями. Длинноногая девушка в пыжиковой шапке прогуливала породистого пса. Из-за меха виднелись ее пунцовые щеки и круглые черные глаза. Парни, направлявшиеся, судя по разговорам, на местный футбольный матч, озорно косились на пыжиковую шапку: «Веди, красавица, своего пуделя на стадион!» Пудель лаял на парней, а девушка смотрела молча, без улыбки, очень хорошенькая и серьезная.

Зимний матч кипением страстей, запахом пирожков и обилием лоточниц опять напомнил Большую землю. Билибино толкало нас — смеясь, нечаянно, от избытка воскресной радости. Поражало обилие людей, весьма беспокойных по сравнению с певекскими. Что-то юное, размашисто-самоуверенное было в красивом поселке, рождавшемся не поселком, а городом. Билибинцы будто чувствовали, что у них еще все впереди, и это все — большое и значительное. Это ощущалось даже в ровных шеренгах домов, принаряженных архитектором в краски нашей весны — розовые и нежно-зеленые.

Секретарь Билибинского райкома партии Рябов, крепкий, загорелый, показал нам генеральный план поселка.

— В пятьдесят девятом я прилетел, было всего два домика, вот тут, где книжный магазин, — он ткнул коричневым пальцем недалеко от берега Кэпервеема. — А теперь школу строим с интернатом — на девятьсот двадцать мест. Первая на Севере атомная станция тоже будет у нас, правда, мощность ее уже маловата, еще не построили, а уже маловата…

Рябов закончил Томский политехнический институт. Работал на Колыме механиком бульдозерного парка, начальником обогатительной фабрики, завом промышленного отдела Чукотского окружкома партии и, наконец, направлен сюда, почти три года назад.

— Вы вот жалуетесь — неделю в порту просидели, — сказал Рябов, — а для нас эта неделя знаете что? Мы без горючего и без продуктов…

— А зимой?

— Зимник Билибино — Зеленый мыс, он только и спасает.

Этой зимой самолеты забросили в Билибино около трех тысяч тонн грузов. Для маленьких самолетов это очень много. А для Билибино — капля в море. Машины, буровые станки, бочки с дизельным топливом — все это везут по зимнику, по укатанной снежной дороге. Земля надежнее неба: ни туч, ни туманов. Спешат караваны машин. Придет весна, пригреет солнышко — и поплывет дорога. Надо успеть проскочить, напитать хлебом, соляркой, железом растущий не по дням — по часам край. И не успевают напитать. Тает зимник. А потом ложатся на Билибино туманы, и синоптики то и дело закрывают порт. Кончается топливо, кончается хлеб. А в гаражах изнывают без дела шестьсот могучих, но бессильных машин: топь, садятся на брюхо даже трехосные «крабы».

Выход один — пробить дорогу к Зеленому мысу на реке Колыме. Так надежнее, так лучше для людей, так дешевле для государства. Я вспоминаю дебаты вокруг трассы Мухтуя — Мирный, которая должна была соединить алмазную столицу с Леной. Строительство было мучительным. Теперь бесспорно, что оно было необходимым. Дорогу назвали трассой жизни. Так должно быть и на Чукотке. Дорога необходима Билибино. Прииски и сейчас уже задыхаются в жестких «воздушных тисках». А перспективы края безграничны, поиски продолжаются. Золотая Чукотка вернет сторицей. Она вернет золотом.