Семь баллов по Бофорту - [39]

Когда на рассвете несколько взрослых моржей, шумно войдя в море, поплыли за высокий скалистый мыс, моржонок увязался за ними. Они приплыли в тихую лагуну, отрезанную от залива длинной каменистой косой. На зеленоватой воде дремотно покачивались утки, готовые к перелету на юг. Не обращая внимания на птиц, моржи приступили к завтраку. Набрав полные легкие воздуха, они ныряли на дно лагуны и потом шелушили ракушки. Моржонок, не погружаясь, зорко следил за ними, и, когда сочные тельца моллюсков повисали в тяжелой соленой воде, он подныривал под брюхо приготовившегося полакомиться моржа и жадно выхватывал добычу. Впрочем, терпение моржей скоро истощилось, и моржонку пришлось отказаться от воровства. Нежный вкус моллюсков лишь растравил аппетит, и желудок мучительно сжимался, требуя новой еды. Тогда, озверев от голода, моржонок решился: вынырнув среди стаи уток, косившихся на него с ленивым любопытством, он проглотил зеленоголового селезня, не успевшего даже крякнуть. Желудок свело от колючих, ломких перьев, но чувство голода ослабло. Тогда, снова поднырнув под стаю уток, моржонок съел крупного, самоуверенного птенца. Ночью ему приснилась мать, она гладила моржонка прохладным ластом по вздутому, больному животу.

Во время длительных перекочевок, когда уже не хватало сил, моржонок подплывал к моржихе подобрей и карабкался ей на коричневый, в белых трещинах загривок. Некоторые сердито прогоняли его, но были и такие, что терпеливо везли маленького подкидыша. Он по-прежнему таскал моллюсков из-под носа у неповоротливых старых моржей. Как память об этом остался глубокий рубец на плече — след от удара клыка. Моржонок терпеливо голодал, если долго не попадался косяк сайки. А когда становилось невмоготу, подкарауливал крикливых, шустрых топориков, любопытных краснолапых чистиков и даже стал набрасываться на маленьких кольчатых нерп, мясо и жир которых нравились ему несравненно больше, чем чайки или утята. В стаде стали побаиваться его хищного, вероломного нрава. Однако моржонок не был злым, он просто хотел выжить. И не его была вина, что в немудреном мире моржей выживают только сильные и хитрые. Голодая, он запомнил каждую отмель и лагунку, где можно было хорошо поживиться; уставая больше других, он знал каждую излучину, где можно передохнуть. И когда у него отросли тяжелые бивни, а грудь и шея покрылись рыжеватыми шишками, ни один морж не рискнул бы посягнуть на приглянувшуюся ему самку или потревожить его на лежбище. После гибели старого моржа-вожака он стал предводителем стада. Охотники-эскимосы на Беринговом побережье, завидев свирепую голову со страшными бивнями, рассекавшую волны, как торпеда, предпочитали, не стреляя, пропустить косяк. Морж-хищник, или келюч, со старым шрамом на шее внушал им мистический страх. У каждого на памяти был случай, когда вот такой разъяренный келюч в щепы разносил байдары или даже топил вельбот.

Однажды хитрый, сильный умка, шастая по льдам в поисках нерпы или лахтака, изрядно проголодался и, завидев льдину, на которой мирно храпели два моржа, поколебавшись, направился к ней. Обычно белый медведь не нападает на моржей, но тут голод заглушил осторожность. Медведь выбрался на льдину с подветренной стороны и, отталкиваясь подошвами ног, упрятанных от мороза в длинные белые «штаны», пополз к моржам, то и дело замирая на месте, как грязноватый снежный сугроб. Самка спала, уставив в небо рыжее брюхо и ровные, как у всех самок, клыки. Но самец был подозрителен. Проснувшись, он, как нерпа, стал чутко вынюхивать воздух и крутить головой. Не учуяв ничего подозрительного, он вроде бы успокоился и даже задремал, но когда умка, собравшись в комок, готовился к последнему прыжку, чтобы вцепиться в жирный моржовый загривок, тот, подобрав задние ласты, вдруг сам сделал огромный скачок навстречу медведю. Обескураженный умка хватил моржа лапой по загривку, однако зубы пустить в ход не успел. Морж, взревев, неуклюже метнулся в сторону, подставив умке сабельные свои клыки. Медведь, присев на снег, прикинулся равнодушным. И когда доверчивый морж уже должен был поверить в его доброжелательство, стальные мускулы легко подбросили умку вверх — туда, где за громадным моржовым телом волочились задние ласты. Но это был злой и умный морж. Он не поверил умке и ждал этого прыжка. И в тот момент, когда медведь, предвкушая солоноватый вкус моржовой крови, распластался в прыжке, чтобы стиснуть в мощных лапах круглый моржовый череп, его встретили острые, как пика, бивни. Обрушив на голову медведя передние ласты, морж погрузил ему в горло длинный тяжелый клык. Медведь, еще хрипя, отбивался, но удары были слабы и неточны. Обливаясь кровью, умка зарылся головой в снег и затих. А морж со своей подругой тут же ухнули в море — подальше от неприятного места.

Охотники, видевшие с дальней льдины эту редчайшую схватку, не преминули по всему побережью разнести легенду о бесстрашном, могучем келюче.

Однажды в океане келюч встретил молодую, глянцевитую от солнца моржиху с тугими коричневыми боками. Весной, когда солнце почти не опускается в океан, на старой, торосистой льдине она родила ему маленького моржонка. Все лето они наслаждались счастьем на белых дрейфующих льдах. И келюч, шелуша для моржонка твердые ракушки, совсем, казалось, позабыл о кровавых своих наклонностях. Осенью, как всегда, он повел свое стадо через Берингов пролив на юг. Они благополучно миновали Наукан, залив Лаврентия и Мечигменские лагуны, столь манившие их прежде, — когда недалеко от мыса Чаплина их подкараулил колхозный вельбот. Пропустив вперед келюча и двух передовых самцов, охотники открыли огонь. Стадо, разбившись надвое, стало быстро уходить в море. Но молодая моржиха, оберегая моржонка, замешкалась и отстала. Пули пузырили вокруг нее воду. И юный охотник-эскимос, не заметив моржонка, уже нацелился ей в круглую красивую голову, когда трубный, ни на что не похожий рев и крик «келюч!» заставили его оглянуться. Розовея пастью, выставив метровые клыки, к вельботу стремительно приближался келюч. Он плыл так быстро, что теперь все ружья были повернуты к нему. Самка, воспользовавшись передышкой, поспешно уплывала с моржонком в море, туда, где у горизонта ее поджидали моржи — помочь, если ранена. Замирая от страха, она слышала ружейную пальбу, ей хотелось вернуться, но ради моржонка она уходила все вперед и вперед.