Село милосердия - [40]

— Будто с луны свалился, — удивился Гришмановский и возбужденно хлопнул Рафаэля по плечу. — Мы решили этой ночью первую партию выздоровевших отправить.

— Куда? Кто такие «мы»? — спросил пораженный Поповьянц. Событие действительно важное. Обидно, что он услышал об этом впервые.

— Прости, пожалуйста, Рафаэль! — покаянно сказал Гришмановский. — Я тебя щажу, и так замотался, что забыл по ходу дела информировать. Да не обижайся. Незачем тебе забивать голову лишними заботами.

— Не слишком ли ты меня оберегаешь? — ревниво возразил Поповьянц.

Гришмановский покорно согласился:

— Ладно, не держи на меня зла. Ты же знаешь, как здорово нам помогают? Местное подполье…

— Откуда оно взялось?

— До чего ты наивен, Рафаэль, — примирительно сказал Гришмановский. — Пойдем в операционную. Я тебе покажу кое-что. Только сначала попрошу дежурную сбегать за Ганной Лукаш. Полночь — самое время для такого задания.

— Это которая Лукаш? Ганна Семеновна? — уточнила Комащенко.

— Точно, — засмеялся Гришмановский. — Солидная такая, с характером.

В операционной он вытащил из нагрудного кармана лист бумаги и бережно разгладил его на столе ладонью.

— Вот смотри, — сказал торжественно, — план местности, куда двинут наши орлы. Видишь лес возле села Ерковцы? Там, по имеющимся данным, располагается один из первых в районе партизанских отрядов.

— А сведения точные?

— Точнее некуда, — усмехнулся Гришмановский, сразу вспомнив вчерашнюю встречу, начавшуюся самым нелепым образом.

…Приходит под вечер человек. Вваливается прямо в комнату без стука. Красивый мужик с шикарным русым чубом, выбивающимся из-под лихо сбитой на затылок кепки. Брюки со стрелкой заправлены в сапоги, а те скрипят, дегтем в нос шибает.

— Мое почтение, доктор, — заговорил пришедший и заговорщически подмигнул. — Дело есть не пыльное, но денежное…

«Гость» Гришмановскому ужасно не понравился.

— Ошибся адресом, милейший. Катись-ка отсюда. Вот тебе Бог, а вот порог!

Человек расхохотался, обнажив великолепные зубы. Смеялся он открыто и заразительно.

— Таким я вас себе и представлял, Афанасий Васильевич. Дозвольте назваться. Заноза Андриян, по батюшке, как и вы, Васильевич. Железнодорожный мастер.

— Что ж вы комедию ломаете? — рассердился Гришмановский.

— А я хотел сперва на вас поглядеть, реакцию определить…

— Дурацкий способ! Это, вероятно, тоже конспирация?

— Угадали. Все мы под Богом ходим. Меня, кроме богатой информации про вас, интересовало личное впечатление.

— Ну и как? — насмешливо спросил Гришмановский. — Экзамен выдержал?

— Надеетесь, что похвалю? И не подумаю. В нынешних условиях бескомпромиссность может дорого стоить. К вам зашел незнакомый человек, а вы с ходу: «Пошел вон!» Сейчас без хитрой личины выжить нельзя…

— Спасибо за урок, — засмеялся Гришмановский. — Постараюсь запомнить.

— Извините, — смутился Заноза, — если что не так сказал…

Железнодорожный мастер, конечно, понимал: окажись он на месте доктора, тоже бы возмутился. На самом деле, чего выкоблучиваться перед уважаемым человеком? Разве тот не проверен?.. Но таковы были инструкции, данные Кравчуком, а следовательно, и теми, кто стоял выше: выдавать себя везде за этакого вахлака. Не выполнить их Заноза, привыкший подчиняться железной партийной дисциплине, не мог, хотя это и было ему не по душе.

— Полицаи в селе объявились, — посерьезнев, снова заговорил Заноза. — Возглавляет их хорошо знакомый нам Павло Скакун, сволочь первостатейная. Для него и остальных полицаев требуется всячески распространять версию, что госпиталь разрешен немецкими властями. Такую бумагу из Бориспольской управы постараются достать. Пусть холуи к вам не суются.

— Понял вас, Андриян Васильевич…

Гришмановский нахмурился и подумал: вот она, реальная опасность, что с каждым днем все ближе, все неотвратимей надвигается на госпиталь. Впрочем, он не сбрасывал ее со счетов даже в самые первые дни. Над ними все время висит дамоклов меч. Предвидеть, какие обстоятельства обрушат его на головы медиков, раненых и сельчан, трудно, но необходимо. Любая, самая, казалось бы, незначительная ошибка может свести на нет все, что так терпеливо ими создавалось. И цена такой ошибки — жизнь, сотни жизней.

Заноза прав: опасность увеличивается. На оккупированной территории постепенно создается немецкая администрация, появляются карательные органы, разрастается агентурная сеть… Сколько еще удастся продержаться? Ведь на ноги поставлено всего несколько десятков человек. Да и тех, если по большому счету, выписывать как окончательно выздоровевших рано.

— Сколько народа уже могут винтовки держать? — спросил, будто угадал его мысли, Заноза.

— Люди, Андриян Васильевич, до конца не окрепли, но, учитывая ситуацию, тридцать, а то и поболее поставить в строй можно.

— Неплохо, — обрадовался Заноза. — Всего за каких-то две недели!

— Лечение идет успешно, — подтвердил Гришмановский. — Питание неплохое, уход отменный. Из местных девчат получились хорошие сестры милосердия.

— Вы думали, наши селянки маху дадут? Они ж почти все комсомолки!.. А дело такое, Афанасий Васильевич. Тех, кого удалось восстановить, надо отправлять, — так велел передать Кравчук. — Заноза достал из-за пазухи бумагу, на которой был старательно вычерчен план. — Председатель сам все нарисовал. Вот тут, видите, лес. В нем партизаны объявились — комсомольцы села Бековцы. Старшим у них сельский секретарь Володя Бойко — гарный хлопец, бедовый. Какой-то старшина-танкист из окруженцев к ним прибился, Георгием Титаренко зовут. Да еще Николай Свистунов, военфельдшер. Этот из немецкого лагеря сбежал. Ежели к ним ваших тридцать добавить, представляете, Афанасий Васильевич, какая будет силища?..