Село милосердия - [39]

Нет для бойца на свете ближе людей, чем мать, жена, подруга. Но до них сейчас не то что рукой, сердцем не дотянуться. Вот и видит он тех, самых любимых, но бесконечно далеких, в этих простых крестьянских девчатах. Они для раненых не просто сестры милосердия, а еще и самые родненькие. Это как раз и способствует выздоровлению. В борьбе с недугом помогает не только медицина, но и заботливые руки. Недаром на Украине говорят не вылечить, а выкохать…

На смену выбившимся из сил дежурным приходят другие девчата, отдохнувшие и снова готовые к работе. Только Поповьянца заменить некем. Хирург, к сожалению, один. Он часто и спит здесь же, в углу операционной. Прикорнет на часок-другой и снова за дело. Помимо основных операций все время идут повторные. И как все-таки важно, что рядом с тобой юные лица, девушки с сильными молодыми руками, всегда готовые прийти на помощь, взять на себя частичку твоего бесконечного труда.

Каждую из девчат Поповьянц встречает с улыбкой. Как бы ни был измотан, находит доброе слово.

Идет на смену Варя Соляник. Рафаэль очень высоко ее ценит. У девушки, кроме довольно приличных знаний, редкая выдержка и способность схватывать все на лету с первого объяснения. У нее твердая рука, которая в критическую минуту не дрогнет, а следовательно, не подведет.

Появляется Лида Пащенко. Она всегда подтянута, держится подчеркнуто строго. Косы уложены на голове в тугой узел. Девушка нетороплива в движениях, однако поспевает всюду. Пока хирург после операции моет руки и устало стаскивает халат, Лида успевает обежать палаты. Там взобьет соломенную подстилку, чтоб раненому удобнее было лежать; здесь оботрет воспаленное лицо водой — человеку сразу полегчает; подаст напиться, поправит сползшую шинель. Движения у нее плавные, и прикасается она к ранам так неслышно, что бойцы при этом даже не вздрагивают от боли.

На пороге показываются две сестры Бабич — худенькая Вера и непоседа Ольга, требующая, чтобы ее теперь называли не иначе как Мухиной. При этом она гордо добавляет: «По мужу!..» У нее любовь с первого взгляда. Увидела раненого, лежащего без сознания здоровенного чернявого красавца, и сказала:

— Ой девоньки, какой же он гарный! Пусть мой будет.

Девчата посмеялись. Думали, пошутила. А Ольга через пару дней подходит к Гришмановскому и просит:

— Товарищ начальник, отдайте мне Анатолия Мухина. Ничего, что он тяжкий. Я выкохаю!

Гришмановский с сомнением покачал головой. У солдата черепное ранение и тяжелая контузия. Они, профессиональные медики, и то не знали, сумеют ли поставить этого раненого на ноги. Однако Поповьянц, взглянув на державшуюся с вызовом дивчину, неожиданно спросил:

— А что, нравится парень?

Ольга вспыхнула, даже лоб покраснел. Опустила глаза и кивнула головой.

— Ну вот и хорошо. Лично я не возражаю, — Поповьянц выразительно подмигнул Гришмановскому. — Операция ему уже сделана. Прошла вроде бы нормально. Пару дней за ним понаблюдаем, и забирай.

Позже он Гришмановскому сказал:

— Зря сомневаетесь. У этой хрупкой на вид девушки сила неизбывная. Вы представить не можете, какие чудеса творит истинная любовь.

Поповьянц не ошибся. Мухин, поддерживаемый Ольгой, едва достававшей ему до плеча, ушел из госпиталя на костылях, едва переставляя ноги. У солдата подергивалась голова, взгляд был пустой, безжизненный. Глядя ему вслед, кто-то из бойцов вздохнул: «Не жилец на этом свете!»

Но Мухин, вопреки печальным прогнозам, как и предсказывал хирург, начал быстро поправляться. Через несколько дней он уже с помощью Ольги выходил из хаты посидеть на завалинке под осенним солнцем. А однажды утром Ольга прибежала на дежурство возбужденная, радостная и во всеуслышание заявила, что выходит замуж. Подруги стали ее отговаривать: до любви ли, когда идет война. Да и зачем брать калеченого… На что Ольга ответила:

— Люблю я его, девоньки. Хай ненадолго, да будет мой!

Пришлось всем отступиться. И хотя Ольга с Анатолием были, как говорится, не венчаны, — расписались у Кравчука позже, она все равно называла себя Мухиной. И Поповьянц, глядя на нее, не мог сдержать доброй улыбки. Настойчивая дивчина, добилась своего! И, несмотря ни на что, счастлива. Наверное, так и должно быть. Жизнь не остановишь. Пусть кругом горе, огонь, смерть — любовь неистребима.

День у хирурга пролетает незаметно. Только что было утро, девчата на дежурство заступали, и уже обед: несут ему миску с кашей. А что успел? Еще до самых дальних дворов не добрался. Потом две-три сложные перевязки, плановая, а чаще срочная операция… И вот солнце село, наступил вечер. А там и ночь, сутки прочь. Сколько этих суток миновало? Двенадцать или пятнадцать?

Поповьянц еще раз обошел палаты. Никто особой тревоги не вызывал. Он поглядел на часы, перевалило за полночь. «Не пойти ли домой, — подумалось. — Хоть бы немного отоспаться…»

На крыльце Поповьянц столкнулся с Гришмановским.

— Куда направляешься? — спросил тот и, услышав ответ, воскликнул: — Ты разве ничего не знаешь? Ведь это именно на сегодня намечено!

— Что намечено? — насторожился Поповьянц, по опыту зная, что любые неожиданности не сулят ничего доброго.