Селинунт, или Покои императора - [65]

Они вместе вышли из Фонда. Сандра раскрыла забавный зонтик из больших прозрачных лепестков, похожий на один из тех цветков, что расцветают в укромных уголках ботанического сада один раз в столетие, но Жеро отказался под ним укрыться.

И тотчас они пошли тем самым шагом, как в конце своих ночных вылазок, когда утро должно было их разлучить, а внезапная усталость или чувство сожаления, оттого что им не доведется вместе смотреть с близлежащих холмов как летают дрозды над кустами навстречу охотничьим выстрелам, замедляло их возвращение в замок.

В первый раз их спутником был дождь. Возможно, их разделяли целые миры, фантастические процессы, которые растянутся на несколько десятилетий, но они не могли удержаться от того, чтобы не вглядываться друг в друга, узнавая знакомые черты. Он по-прежнему был выше ее на голову. Несмотря на длинный плащ с широкими отворотами, доходивший Сандре до пят, полы которого взлетали при ходьбе, ее фигурка осталась прежней, словно едва сдерживающей нетерпение. Они шли без всякой цели. Мысль о том, что она может бросить его здесь, сказать, что ее ждут, даже не приходила ему в голову. Им предстояло сыграть эту партию — может быть, друг против друга, жестоко и беспощадно, но, во всяком случае, вместе. Эта уверенность странным образом сдерживала его. А еще согласие между ними, обнаружившееся благодаря ходьбе, движению, выявившее некий параллелизм, взаимозависимость, а также желание обладать другим и не дать ему ускользнуть. Они два сообщника, это так, но у них старые счеты, и они не торопятся их сводить.

Правда, странно было видеть ее такой — ее, гордую дочь знаменитого отца, которая, чтобы добиться своей цели, придумала столь экстравагантную комбинацию. Необычная шляпа с высокой тульей и широкими полями из той же непромокаемой и блестящей материи, что и накидка, лихо загнута справа, что придавало Сандре, несмотря на густые локоны, скрывавшие часть лица, вид берсальера,[89] храброго капитана. Жеро не мог удержаться от мысли о девушках, переодевающихся мужчинами, без которых не обходится ни один плутовской роман: в определенный момент кончик шпаги рассекает камзол, обнажая прелестную крепкую грудь. Мужской костюм лишь вкрадчиво подчеркивал ее женственную натуру, никого не вводя в заблуждение. И поскольку современной моде было так угодно, Жеро, по контрасту с ее несколько воинственным обликом, достались длинные волосы, амулеты и прочие причудливые аксессуары — признак не столько затянувшегося отрочества, сколько нежелания идти в ногу с веком.

Каким он ей теперь показался? Осунувшимся от усталости после своего стремительного путешествия, или напротив, с более четкими чертами лица, словно заново вылепленными благодаря желанию больше узнать о самом себе, понять, что он делает в этом мире и почему он здесь одновременно так бесполезен и так необходим?

Но, наверное, он один задавался такими вопросами, пока они всё шли по этим улочкам, одним махом перелетали через горбатые мостики, брели вдоль каналов, в которых тяжелые баржи, нагруженные строительным мусором, ящиками и коробками, мешали отражаться обветшалым фасадам.

Что творилось сейчас у нее в голове? Он никогда раньше об этом не задумывался, когда прижимал ее к себе, не замечая, что его победа затягивает его в приключение, из которого ему никогда не выбраться, которого никогда не забыть. Задумывался ли он об этом, когда старые стены окружали их своей тишиной, а он, вдруг перестав ощущать себя господином, хозяином этого наслаждения, и готовясь сменить его на сон, а затем на слова (на уготованный ему рой слов, позволявший ждать Сандру до самого вечера), он чувствовал, как в нем нарастает тоска, как пробуждается уснувшее было в покое мускулов старое вековое страдание? Какие знамения были в запасе у странного счастья, которое устанавливало между ними и реальностью такое расстояние, оставляло без разрешения тягучую тревогу? Испытывала ли Сандра, спавшая рядом с ним, ту же тоску? Скоро ему придется ее разбудить. Нарождающееся утро разрывало мрак на лоскуты с белесыми потеками рассвета. Осень медленно просачивалась прямо к ним. Серая песнь, долгий дрожащий зов — возможно, какого-нибудь фабричного гудка — задувал последние свечки на древе ночи. Каким хрупким, непрочным, незнакомым казалось ему все вокруг! А у него на плече — сонная жалоба ребенка, измученного долгой ходьбой…

Теперь, казалось Жеро, он знает, что скрывается под этим лбом, в глубине этих глаз, умевших выразить все, кроме простодушия и удивления (сейчас Сандра выглядела удивленной не больше, чем если бы ходила встречать его на вокзал): спланированное упорство, направленное на достижение единственной цели, а еще надлом системы, какая-то аллергия на реальность, скрывавшая от нее последствия ее действий.

* * *

Огромная стена, которая могла быть стеной бывшего арсенала, а за ней — крошечный садик, скорее, мощеный плитами дворик с прямоугольным водоемом в центре. Спустилась ночь. Жеро увидел дом, оштукатуренный в охряной цвет и построенный словно внутри цистерны, таким он казался маленьким, стиснутым своими стенами. Жеро постоял немного возле бассейна, пока не зажглись окна — всего четыре, по два на этаж.