Сексуальные неврозы наших родителей - [8]
МАТЬ. Проходимец проклятый.
ВРАЧ. Вы его знаете?
МАТЬ. Я найду его, будьте спокойны!
ВРАЧ. И что потом?
МАТЬ. Позабочусь о том, чтоб этот тип за ребенка платил.
ВРАЧ. Если он только в состоянии.
МАТЬ. А почему он не должен быть в состоянии?
ВРАЧ. Уверены, что у него есть работа?
МАТЬ. А Вы всегда исходите из худшего.
ВРАЧ. Н-да.
МАТЬ. А что, это мы должны платить за ребенка?
ВРАЧ. А что?
МАТЬ. Если уж мне придется растить, то я хочу, чтобы платили.
Пауза.
МАТЬ. Как представлю себе: к Доре — да еще дитя. Назад, к исходной точке. Что подумают? Это же будет, как в зоопарке.
ВРАЧ. В зоопарке?
МАТЬ. Ну, как в питомнике. С этим ребенком Дориным.
ВРАЧ. Мы не можем знать, каким он будет.
МАТЬ. То есть?
ВРАЧ. Будет ли он здоров?
МАТЬ. А почему он должен быть здоров?
ВРАЧ. Может быть и так.
МАТЬ. Теперь Вы впадаете в другую крайность.
ВРАЧ. Мы не должны ограничивать себя в выборе средств. В конце концов у нас еще есть время.
17. Дома. Свет ночника, так и не ставший уютным
МАТЬ. Послушай, Дора, сегодня никаких сказок. Согласна?
ДОРА. Окэй.
МАТЬ. Давай поговорим о кое-каких важных вещах, ладно?
ДОРА. Конечно.
МАТЬ. Тебе понятно, о чем идет речь?
ДОРА. Не-а.
МАТЬ. Что доктор сказал.
ДОРА. Что я беременна.
МАТЬ. Почему ты не пила таблетки?
ДОРА. Эти врачи с их медикаментами! Теперь конец этому. Никаких таблеток больше. Никогда!
МАТЬ. Это не лекарство, Дора. Таблетки существуют, чтобы не заводить детей. Я же их тоже принимаю. (Пауза.) И как ты себе теперь представляешь все будет дальше?
ДОРА. Не знаю.
МАТЬ. Ты не знаешь. Я не знаю. Но кто-то же должен знать. (Пауза.) Мы еще можем убрать ребенка.
ДОРА. Окэй.
МАТЬ. Ты согласна?
ДОРА. А что тут такого?
МАТЬ. Отнюдь. Аборт — печальная штука.
ДОРА. Тогда не надо аборт.
МАТЬ. Но может, это единственный выход. Или скажи мне, кто должен заниматься ребенком.
ДОРА. Я.
МАТЬ. Это большое и тяжелое дело.
ДОРА. Потому что у ребенка тоже будут не все дома?
МАТЬ. А у кого не все дома?
ДОРА. У меня.
МАТЬ. Если ты так думаешь, то можешь сразу поставить на себе крест.
ДОРА. Окэй.
МАТЬ. Откуда у тебя, кстати, это «окэй»?
ДОРА. Не знаю.
МАТЬ. В общем, давай предложи что-нибудь.
ДОРА. Мы можем подарить его кому-нибудь, у кого не может быть детей.
МАТЬ. Прекрасная мысль, но я не думаю, что такой подарок кого-нибудь порадует.
ДОРА. Тогда подождем, когда он появится на свет, и убьем его. Без шуток.
МАТЬ. Это запрещено, Дора.
ДОРА. А мы никому не скажем. Просто привяжем к какому-нибудь дереву и ничего больше делать не будем.
МАТЬ. Чудовищно.
ДОРА. А что тут такого?
МАТЬ. Так не пойдет, Дора, поверь мне.
ДОРА. Тогда не знаю.
МАТЬ. А папе ты поверишь?
ДОРА. Папе я верю всегда.
18. Дома. Воскресный день, когда у папы есть время
ОТЕЦ. Все это женские дела. Да что там. Непорядочно как-то. И почему ты не уследила?
ДОРА. Не знаю.
ОТЕЦ. Да не ты, черт побери! Предоставила ребенку слишком много свободы.
МАТЬ. Упрекать себя я и сама могу. Лучше предложи что-нибудь.
ОТЕЦ. Тут не надо никакого предложения. Всем же ясно, что делать. В конце концов нынче это невелика проблема, как пишут.
МАТЬ. (жестко) Да много ты знаешь об этом!
ОТЕЦ. Конечно, нет. Но решение мне известно одно. И тебе тоже. И Доре оно известно. Так ведь, Дора?
ДОРА. Конечно, папа.
19. Дома. За окном чудесный день
МАТЬ. Ах, деточка, плохо было?
ДОРА. Вовсе нет. В конце концов нынче это невелика проблема.
МАТЬ. Мужественная ты.
ДОРА. Как доктор появился со шлангом, я подумала: трахаться будем, но он потом не входил, а только отсасывал. Тоже неплохо. А звук был, словно кто-то через соломину выхлебывает жидкость из стакана.
МАТЬ. Ты отвратительна.
ДОРА. Окэй.
МАТЬ. А сейчас
ДОРА. Мне бы хотелось кофе.
МАТЬ. А тебе можно?
ДОРА. Да. Но трахаться нельзя десять дней.
МАТЬ. Хоть и тяжело, но это ты осилишь, или нет?
ДОРА. Не-а.
МАТЬ. Я бы на твоем месте прислушалась бы к мнению врачей.
ДОРА. Конечно.
МАТЬ. Я серьезно, Дора. Не то заработаешь жуткое воспаление.
ДОРА. Или истеку кровью.
МАТЬ. Это врачи сказали?
ДОРА. Нет, я сама придумала. Ведь так много крови было.
20. У врача. В приподнятом настроении
ВРАЧ. Хорошая у тебя конституция, Дора. Поздравляю.
ДОРА. Не знаю.
ВРАЧ. С телом твоим все в порядке. Крепкое, как орешек. Хоть я не знаю, как там у тебя внутри.
ДОРА. Там у меня валик из ваты, толстый, как член, но не член, а чтобы кровь не текла в брючки, а потому мне надо терпение проявлять к моему внутреннему, но через десять дней опять можно заново начинать трахаться.
ВРАЧ. Да я не об этом, Дора. И ты совсем не печальна?
ДОРА. Я всегда печальна, когда не трахаюсь.
ВРАЧ. А о ребенке ты вспоминаешь иногда?
ДОРА. С глаз долой из сердца вон.
ВРАЧ. Не много же ты ломаешь голову по поводу второстепенного.
ДОРА. Вы правы, г-н доктор, правы.
ВРАЧ. А я не верю тебе, Дора.
ДОРА. Вот как.
ВРАЧ. И у тебя есть чувства. Давай-ка сыграем в игру. Хорошо?
ДОРА. Конечно.
ВРАЧ. Я скажу слово, а ты будешь говорить первое, что придет в голову. Ясно? Я говорю: огонь.
ДОРА. Огонь.
ВРАЧ. Нет, «огонь» ты не можешь говорить.
ДОРА. Но это первое, что пришло мне в голову.
ВРАЧ. Ты должна сказать другое слово.
ДОРА. Все ясно.
ВРАЧ. Итак: огонь.
В антологии представлены современные швейцарские авторы, пишущие на немецком, французском, итальянском и ретороманском языках, а также диалектах. Темы пьес, равно актуальные в России и Швейцарии, чрезвычайно разнообразны: от перипетий детско-юношеского футбола («Бей-беги») до всемирного экономического кризиса («Конец денег») и вечных вопросов веры и доверия («Автобус»). Различны и жанры: от документального театра («Неофобия») до пьес, действие которых происходит в виртуальном пространстве («Йоко-ни»).
Брат главного героя кончает с собой. Размышляя о причинах случившегося, оставшийся жить пытается понять этот выбор, характер и жизнь брата, пытаясь найти, среди прочего, разгадку тайны в его скаутском имени — Коала, что уводит повествование во времена колонизации Австралии, к истории отношений человека и зверя.
Тема этого романа выход за рамки разлинованного мира. Мужчина идёт вслед незнакомой девушке, и с этого момента его поведение становится необъяснимым для трезвого взгляда со стороны. Он идёт по городу за девушкой, понимая, что уже одним этим совершает «преступление против личности». «Даже если женщина не замечала преследования, оно оставалось предосудительным, навязчивым, Филип должен был как можно скорее при первой возможности дать ей знать о себе». В пылу преследования он не забирает своего ребёнка у няни-надомницы, он едет на электричке без билета и попадается контролёру, он готов дать контролёру в морду, но выскакивает на ходу из вагона, теряя при этом ботинок.
Молодой швейцарец Давид Холь приезжает в африканскую страну Руанду, чтобы вместе со своими соотечественниками помочь местным жителям строить школы, больницы, прокладывать дороги, разводить леса, словом, сделать их жизнь более цивилизованной. В скором времени между ним и молодой африканкой Агатой возникает пылкий роман. В апреле 1994 года в Руанде обостряется вражда между жителями страны. Одна народность начинает истреблять другую. Коллеги Холя спешат покинуть страну. В кромешном аду, который длится сто дней, Давид остается один…