Сексуальная жизнь наших предков - [88]

Измученная ревностью, я почти не замечаю, как растёт Санча, как Диего делает первые шаги, говорит первые слова и повсюду следует за Танкреди. Я понимаю, что он снова обнимался с братом, по запаху сигары, который остаётся на его одежде и волосах. Этот его флорентийский братец начал курить, подражая отцу, а Гаддо ничего ему не говорит, даже, по-моему, втайне гордится. Поначалу я не обратила внимания, но мой отец, кажется, снова как-то чересчур задумчив, хотя кошелёк моего мужа для него по-прежнему распахнут.

После карантина Гаддо вернулся в мою постель с прежним пылом и новыми странными фантазиями, но теперь они не кажутся мне такими отталкивающими. Меня мучает только мысль о том, где он всему этому научился, где достал это невероятное белье с кружевами и косточками, которое просит меня носить. Прошло всего два месяца, а я снова беременна.

– Опять? Я что-то уже счёт потеряла этим беременностям! – воскликнула Ада. – Но, надо сказать, у неё даже в старости была прекрасная фигура. Другая бы давно раздалась вширь. Наверное, всё это её ужасно выматывало.

– Хотя, видишь, секс потихоньку начинал ей нравиться...

– Знаешь, что она говорила, когда я расспрашивала её о наших предках? «Наш долг – доставить удовольствие им». Впрочем, думаю, о себе она тоже не забывала. Но скажи-ка мне лучше, Джиневра, почему эти рассказы произвели на тебя такое сильное впечатление? Лауретте они, понятное дело, не понравятся, но в принципе в них нет ничего странного. Ты же не думаешь, что эротические игры изобрели мы, дети цветов? И потом, большинство людей с определённой регулярностью женятся или выходят замуж. Так что не говори мне, что ты узнала о сексе что-то, чего не знала раньше.

– Я и не говорю, тётя Адита. Уж явно в том, что вытворяли в постели мои прабабушка и прадедушка, для меня ничего нового нет, хотя, должна признаться, таких откровенных рассказов я не ожидала. Просто до тех фрагментов, которые меня поразили, мы ещё не дошли. По-моему, уже недолго осталось: я помню, что в первый раз открыла дневник примерно на этой странице.

– Тогда давай пойдём дальше и всё-таки найдём их, а то у меня уже глаза закрываются.

– О, представляю, как широко они распахнутся, когда вскроются все постыдные тайны нашей семьи. Да-да, много тайн, не одна! Сперва о моем отце, потом о моем муже, а дальше... Ты прожила всю жизнь рядом с... с этими людьми, но так и не узнала, кто они на самом деле!

– С кем? Они что, до сих пор живы? И я их знаю?

– Подожди, сама всё увидишь.

Донора, 26 января 1913 года

Я не хочу больше этим заниматься, у меня просто не хватает времени! Семья выросла, и хотя у меня много помощников, повседневная жизнь на вилле поглощает всё моё внимание.

Даже присесть, чтобы записать что-нибудь в дневнике, для меня теперь непозволительная роскошь. Но самое важное я все-таки хочу отмечать.

Год спустя после Санчи у нас родился третий мальчик, которого мы назвали Феррандо, в честь дедушки. Этот ребёнок оказался очень болезненным и прожил лишь десять дней. Возможно, тот факт, что его имя выгравировано на свежей могиле в Ордале, оказался для моего отца фатальным: не прошло и месяца, как он, возвращаясь домой к обеду, попал под лошадь. Сильно израненный, он прожил ещё два полных страданий дня, а на третий скончался в возрасте только шестидесяти шести лет. На похороны явилось всё семейство Ферреллов, они оплакивали и восхваляли покойного, словно бы никогда и не стыдились его. А я думала, как же странно, что, в отличие от мамы, его, непосредственного виновника её смерти, судьба от позора сохранила.

Прежде чем вернуться в деревню, Тоска протянула мне большой запечатанный конверт. На нем стояло моё имя. «Дон Феррандо очень просил открыть его, когда Вы останетесь одна, и не говорить ничего синьору Гаддо».

Речь явно шла не о наследстве, которое позволило бы мне погасить его долги. Я была заинтригована, но даже и близко не представляла, что именно прочту.

– Вот оно, тётя Адита! Может, это и не самая важная из её тайн, но дальше читай внимательно, а потом скажи, что будет, если моя бабушка, дядя Тан и все остальные об этом узнают!

Уже после первых слов мне пришлось сесть. К счастью, на прикроватном столике стояли хрустальный графин со стаканом, и я смогла глотнуть воды, смочив остатками лоб и шею. Никогда, никогда бы не подумала, что, пока отец носил повсюду мои фотографии, пытаясь найти мне мужа, у него подрастал ещё один ребёнок, о будущем которого ему следовало позаботиться. Ребёнок, сын, к моменту моей свадьбы уже девятилетний. Он родился от связи с работницей дубильной фабрики, и моя мать тогда ещё была жива.

Отец оставил этого ребёнка без гроша, поскольку сам поначалу был на мели и никак не мог его обеспечить; оставил его босым и голодным в лачуге, где никогда не было и глотка свежего воздуха. Щедрость ничего не подозревавшего Гаддо позволила ему впоследствии подбросить матери мальчика немного денег, которых хватило только на то, чтобы выжить. В качестве ответной услуги он попросил женщину никогда не раскрывать ребёнку их родство, а считать его обычным благотворителем. Тем не менее у отца были на мальчика, его единственного сына, свои планы. «Это твой брат, Ада, – писал он, – и теперь, раз уж благодаря мне и тёте Эльвире ты разбогатела, твой долг помочь ему. Ты должна отправить его учиться. Только не говори ни слова своему мужу, я не хочу нового скандала в семье. И мальчику не говори, что ты его сестра. Он не знает и никогда не узнает, что он Феррелл. Насколько я понимаю, дубовая роща приносит тебе постоянный доход, и тебе не придётся рассказывать Гаддо, как ты потратишь эти деньги. Помоги Гаэтано, в котором, пусть даже его фамилия Арреста, течёт та же кровь, что и в твоих жилах».