Сексуальная жизнь наших предков - [78]

Во-первых, как только по городу разнеслась весть о том, что у отца появилась собственность, кредиторы слетелись к нему, как стервятники. Сумма непогашенных долгов с лихвой превышала стоимость виллы, а значит, её следовало немедленно выставить на продажу. Но найти покупателя на такой дом нелегко: ни одна благородная семья Доноры не стала бы там жить, и это вторая причина, которая помешала нам переехать туда в ожидании продажи.

Я бы, конечно, предпочла, чтобы вы этого не знали, как никогда не узнали ни мои дочери, ни внуки или правнуки. Почему, думаете, Гаддо в своём завещании оставил виллу Танкреди, а не нам? Из уважения. Потому что, даже родившись и выросши в этих стенах, мои дети оставались настоящими Ферреллами, потомками безупречного рода. Смеёшься, Адита? Смейся, смейся. Ты-то типичная Бертран, а они не понимают истинных ценностей и не заслуживают их. Но думаю, даже тебе будет неприятно узнать, что всё твоё детство и юность прошли в доме, который строился как бордель.

Ну что, поразевали рты? Я рада. Будете знать, как совать свой нос куда не просят. Вы вообще когда-нибудь задумывались, почему на вилле, построенной в первые годы двадцатого века, так много ванных комнат? Практически по одной на каждую спальню, и все с проточной водой. Тот столичный коммерсант хотел прославиться, он собирался сделать виллу самым роскошным и изысканным публичным домом в городе, для чего даже выписал мадам-француженку. На последнем этаже, где планировались тайные комнаты для самых порочных клиентов, стены были украшены непристойными фресками, совсем как в Помпеях. Я чуть в обморок не упала, когда впервые их увидела. Хотела даже заштукатурить, да Гаддо не позволил: его послушать, так это настоящие произведения искусства. Пришлось спрятать их за шкафами и деревянными панелями. А когда Гаддо умер, я закрыла третий этаж, чтобы никто случайно не разнюхал. Знал ли Танкреди? Думаю, да, хотя мы об этом никогда не говорили – согласитесь, не та тема, которую благородная дама станет обсуждать с молодым человеком.

Донора, 16 января 1908 года

Время идёт, а маме становится только хуже. Она исхудала, потеряла почти все волосы, очень плохо видит. Приступы у неё участились, и кажется, что в конце концов бедняжка окончательно потеряет рассудок.

Она трясётся, как в лихорадке, и бредит, произнося слова, смысла которых я не понимаю. Её странное поведение меня пугает. Ещё хуже то, что родственники, все до единого, о ней забыли: совсем не заходят навестить, а если кто и забежит перекинуться парой фраз или выпить чаю с тётей Эльвирой, в мамину комнату и на минутку не заглянет, даже о состоянии не спросит. Доктор каждый раз пишет длинный список лекарств, говорит, это совершенно новые средства от её недуга, но мы не можем себе позволить их купить: аптека больше не отпускает нам в кредит. Однажды Тоска набралась храбрости и попросила у тёти Эльвиры денег, но та отказала.

– Какой от них прок? – заявила она. – Бедняжку Инес этим не вылечишь, она обречена.

– Но ей хотя бы будет легче, – настаивала Тоска.

– Пусть муж расстарается, это ведь от него она получила такой чудесный подарок!

Я не поняла, о чём она говорит, а Тоска объяснять отказалась.

Донора, 27 марта 1908 года

Кузина Урсула шепнула мне, что в городе только и говорят о миллионере, который с месяц назад объявился в Доноре. Приезжий живёт в отеле «Звезда Италии» (а ведь там, посещая наш город, останавливаются сами король с королевой) и, кажется, собирается скупить леса, что тянутся по горным склонам на много миль от Доноры. Он занимается заготовками древесины, особенно строевой – из неё делают корабли, крыши и полы во дворцах, строительные леса, ещё шпалы для железных дорог, дорогую мебель и кареты – в общем, всё, включая дрова для печей и каминов... Вы двое даже представить себе не можете, сколько в те времена делали из дерева! Тогда ведь не было пластика и других современных материалов – их изобрели только после смерти моего мужа.

Я почти не выхожу из дома, поэтому пока его не видела. Но кузины и другие родственники, даже мужского пола, приходящие в гости к тёте Эльвире, говорят, что этот набоб богаче любого американского магната и что хоть он и торговец, но человек прекрасно образованный и элегантный, даже рубашки отправляет гладить во Флоренцию, так что его с уважением принимают в своих домах градоначальник и лучшие семейства города. Ходят слухи, что он арендовал изящную двуколку, которую держит при гостинице и которой правит сам, а в будущем намерен поселиться в Доноре и перевезти сюда семью, поэтому всюду расспрашивает, нет ли где поблизости престижного дома на продажу или земли, где можно было бы его построить.

Мой отец прознал об этом и предложил ему выкупить виллу в стиле либерти, которую по решению суда должен был выставить на торги. То, что первоначально она предназначалась для не слишком почётного занятия, в городе знают и миллионеру обязательно сообщат. Но отец уверен, что для приезжего, человека не благородного, а лишь разбогатевшего, выскочки, каким его считают все без исключения Ферреллы, эта деталь не будет иметь значения. Может, торговец устроит семью в другом месте, а виллу станет использовать в том же качестве, какое предполагал её строитель. Как говорит отец, с монетой у него не туго, и он этого ни капельки не стыдится.