Сексуальная жизнь наших предков - [80]

Я согласилась встретиться с этим синьором Бертраном, и тётя Эльвира пригласила его на кофе. Он приехал в коляске, хотя от гостиницы до нашего дома рукой подать: элегантно одет, густые и тёмные, несмотря на возраст, волосы (хотя кто знает, может, он красится?), усы тщательно подстрижены. Принёс мне крохотный букетик цветов, который можно приколоть к груди. Я ожидала чего-то огромного и вульгарного, а тут такая незначительная, но очень приятная деталь. В остальном никаких сюрпризов, абсолютно такой, как описывали кузины: несмотря на стать, прямую спину и отсутствие морщин, он всё-таки стар, хотя здоров и силён не по годам. И сразу ясно, что не из аристократов, – кожа потемнела от солнца, как у всех, кто работает на свежем воздухе.

Тётя Эльвира приняла его в гостиной, но он настоял на том, чтобы зайти в мамину комнату, а там подошёл к кровати, поцеловал ей руку и сказал: «Я буду заботиться о Вашей дочери как о самой драгоценной жемчужине». Мама заплакала, я же не проронила ни слова. Он назвал меня «Мадемуазель Ада» и добавил: «Хорошее имя. Как у Девы из пагоды, жрицы в книге Сальгари "Тайны черных джунглей"^[69]». Значит, хотя бы романы он читает.

«Это старинное семейное имя», – поправила тётя Эльвира.

Вскоре он ушёл, но сперва взял меня за руку и положил к себе на сердце. Я хотела убежать, спрятаться, но куда?

Назавтра он прислал мне корзину с фруктами и конфетами и записку: «Навеки Ваш». У него странное имя, в этих местах такого никогда не слышали: Гаддо. Похоже, в Тоскане оно довольно распространено – возможно, это уменьшительное от «Джерардо». В энциклопедии пишут, что так звали сына графа Уголино.

Я всю ночь не спала, не могла поверить, что мной интересуется человек, годящийся мне в отцы. Тётя Эльвира сказала мне, что с его богатством на севере или за границей он мог бы жениться на принцессе и что нечего мне быть такой придирчивой. С другой стороны, маму и Тоску его манеры не обманули. Тоска не позволяет себе комментировать господские отношения, а мама плачет, говорит: «Если бы это зависело от меня, он бы и пальцем тебя не коснулся».

Но от неё ничего не зависит.

Донора, 15 июля 1908 года

Вчера прошли торги по вилле, которую мой отец выиграл в карты. Цена, установленная судом, была вполне разумной и подъёмной для богатых жителей Доноры, особенно принимая во внимание её дурную репутацию. Но синьор Бертран своей невероятной ставкой перебил предложения всех потенциальных покупателей, и теперь вилла принадлежит ему, а у моего отца есть деньги, которых хватит, чтобы расплатиться с долгами и даже, по словам тёти Эльвиры, привести в порядок финансы. Он настолько рад, что уже назначил дату свадьбы, даже не спросив моего мнения, а тёте Эльвире дал для меня денег на два новых платья. В приданом нужды нет: синьор Бертран сказал, что обо всём позаботится. Что касается свадебных подарков, без них вполне можно обойтись. Отец просто на седьмом небе от счастья.

Ночью нас с Тоской разбудили звуки гитары, флейты и скрипки. Мы, не включая свет, выглянули на улицу сквозь ставни-персианы и увидели, что под окном собрался целый оркестр: серенада в мою честь, и я могу догадаться, от кого. Как мило и романтично... если, конечно, кавалеру двадцать! А у такого старика это выглядит нелепо. Интересно, сколько завтра будет по этому поводу пересудов?

Все кузины меня поздравляют, повторяя, как мне повезло. Они убеждены (хотя, конечно, вслух этого не говорят), что в моей ситуации другого мужа и желать трудно. А вот их родители повторяют, что в жизни не приняли бы в семью заезжего плебея, пусть даже разбогатевшего.

Прошло уже три дня. Каждое утро я получаю букет или корзину цветов с традиционной запиской: «Навеки Ваш». Сегодня после ужина синьор Бертран заезжал к нам в гости. Он поцеловал маме руку, а после прошёл в гостиную. Делал комплименты тёте Эльвире, восхищался моим новым платьем. Я не знала, что сказать. Чувствовала себя тёлкой на рынке.

Донора, 5 сентября 1908 года

Мой жених (теперь я должна называть его именно так), сказал, что мы будем жить на вилле: здание прочное, хорошо спланированное, современное, со всеми удобствами, и для детей места хватит. Спрашивает: «Нравится?», – а у меня смелости не хватает ответить «нет», я только головой качаю.

Он же знай себе кивает: «Вам нравится, что бы Вы там ни говорили. Его ведь так никогда и не использовали для того бесстыдства, о котором Вам теперь и вспоминать не стоит. Эти стены невинны. И какая кому разница, что там думал строитель? Мы превратим его в наше собственное гнёздышко, наполненное любовью и семейными ценностями. А если Вы считаете, что нужно что-нибудь поменять, просто скажите мне».

Что-нибудь поменять! Да всё, от начала до конца! Эта вилла мне отвратительна! Но моему жениху она действительно нравится, и он уже принял решение.

Если бы я была мальчишкой, могла бы сбежать из дома и записаться в какой-нибудь полк или даже во флот. Но как девушке избежать участи, которую ей уготовили другие?

Донора, 1 октября 1908 года

Синьор Бертран попросил разрешения свозить меня на прогулку в своём ландо. Первые несколько раз меня может сопровождать Тоска, но в дальнейшем ему бы хотелось, чтобы я была одна, потому что он считает, что нам нужно поговорить начистоту и получше узнать друг друга до свадьбы. В Доноре такого ещё не бывало. Я думала, отец и тётя Эльвира станут возражать, но они без колебаний согласились. «Он ведь человек благородный», – сказала мне тётя. Нам каждый день доставляют приданое, которое мой жених выписывает паромом из Флоренции. Даже мама в редкие моменты ясности сознания очаровалась им и теперь говорит, что ещё ни одна невеста в городе не была так обильно и роскошно обеспечена.