Секс, магия и психоделия - [42]

Рабочая гипотеза чехословацких психиатров, которые использовали в лечении ЛСД несколько лет, заключается в том, что это вещество стирает (по крайней мере временно) приобретённые рефлексы. То есть если вы были натасканы на то, чтобы ненавидеть мексиканцев, или подавлять половое влечение, или чувствовать себя неполноценным перед более высоким мужчиной, эти рефлексы, по меньшей мере временно, исчезнут во время сеанса с принятием большой дозы ЛСД. Таким образом, если вы хотите изменить один из таких рефлексов, вещество — согласно этой теории — как минимум даст вам сделать первый рывок в этом направлении.

Читатель может сам решить, какая из этих теорий лучше всего объясняет последовавшие за кислотой события в жизни Тома и Джерри (если они вообще способны это объяснить).

Встав на путь Сексуальной Революции, эти серьёзно настроенные сластолюбцы продвигались по нему с неколебимой самоотверженностью самого де Сада, хоть и без его извращённых вкусов.

Однажды, примерно год спустя с того момента, как это всё началось, Том рассказывал мне, как сильно улучшилась его жизнь с той поры, как он открыл для себя кислоту и свободную любовь.

«Сколько женщин ты трахнул за прошедший год?» — с любопытством спросил я.

«Семьдесят три», — немедленно сказал он. Меня не удивило, что он держал точное количество на переднем плане своего сознания. Я был уверен, что он устроит специальный праздник, когда цифра дойдёт до ста.

«А сколько их было в твоей жизни до кислоты?»

«Две», — сказал он, несколько смутившись. «Джерри и ещё одна до неё».

«Ну», — задумчиво сказал я, — «несомненно, в твоём случае ЛСД было своего рода афродизиаком».

«И для моей сестры тоже», — сказал он. «Она была девственницей, когда я трахнул её. Девственница в двадцать четыре года! Она могла стать фригидной, если бы не ЛСД».

«О, ты трахнул сестру?»

«Да, — гордо сказал он, — и она была лучшей из всех, с кем я когда-либо спал». Он уставился прямо мне в глаза, проверяя, не выдам ли я свойственные среднему классу заскоки, показав, что я шокирован. «Это ей здорово помогло», — добавил он. «Она могла стать республиканкой, как все остальные мои родственники».

Я был совсем не уверен в том, что ЛСД и инцест всегда уберегут людей от того, чтобы стать республиканцами, но не стал выражать своё сомнение вслух. Как и большинство радикалов в шестидесятых, Том твёрдо придерживался догмата о том, что все, представляющие Правительство или традиционную культуру, от Эдгара Гувера до всех тех, кто осмеливался жить в городских предместьях, были безнадёжно увязшими в трясине мещанских табу. Он никогда бы не поверил, что многие из них были такими только на словах, а в спальне вели себя точно так же, как и он, только ЛСД им заменял бурбон.

Примерно через два года таких процедур (в которых Джерри принимала участие так же охотно, как и он) Том задумчиво сообщил мне, что сексуальная свобода действительно поддержала его брак.

«Мы ближе, чем были когда-либо», — попросту заявил он.

Я уже слышал такие заявления — и обычно, по моим наблюдениям, брак распадался вскоре после них.

«Ближе в каком смысле?» — спросил я.

«О, ты собираешься вывести меня в одной из своих книг», — сказал он своим испольщическим говорком. Друзья писателей всегда это подозревают — и, как правило, оказываются правы.

«Возможно», — сказал я. «Но мне действительно интересно. Почему ты чувствуешь, что вы с Джерри стали ближе?»

«Мы больше не ссоримся, вообще», — гордо сказал он. «Никогда. Мы полностью понимаем нужды друг друга, и спорить нам не о чем».

«Вы более совместимы в плане секса?» — предположил я.

«Ну, не совсем. На самом деле к данному моменту мы с ней не спали вместе пять или шесть месяцев. «Но, — подчеркнул он, — мы хорошо относимся друг к другу, не ссоримся, и детям хорошо живётся дома».

Развод в психоделическом стиле, подумал я. Но со стороны они выглядели довольными этим, так что мог ли я их осудить? Это было правда не моё дело. Возможно, это было лучше, чем обычный развод с присущими ему злобой, враждой и непрекращающейся борьбой.

Прошли годы, на некоторое время я уезжал с семьёй в Мексику, а потом как-то раз оказался в редакции известного мужского журнала и на столе у приятеля, который там работал, увидел набросок статьи, которую предложил Том (вряд ли я когда-либо мог это представить). Он был последним человеком, от которого я ожидал превращения в автора текстов. Я спросил, можно ли мне взглянуть, и издатель придвинул статью ко мне.

Статья призывала к сексуальной революции, но не совсем обычной.

Давнишнее научное образование Тома, так долго подавляемое его политической деятельностью, вернулось в любопытной форме, и он доказывал, что при нормальной половой функции за жизнь каждый мужчина может вступить в связь с (насколько я помню) пятью тысячами женщин, а каждая женщина — с пятьюдесятью тысячами мужчин, а количество «любовных связей» между любыми двумя людьми, входящими в три с половиной миллиарда населения нашей Земли, к 2000 году может быть доведено примерно до четырёх. Другими словами, совершенно точно, что если бы все последовали его плану, в 2000 году любой мужчина или любая женщина, что живут, скажем, в Пеории в штате Иллинойс, стали бы звеном основанной на сексе цепочки, которая также включала бы в себя кого-то, скажем, из Кантона в Китае или французского Парижа. «Расширенная семья», сегодня встречающаяся в некоторых коммунах, к тому времени практически распостранилась бы на всю планету. Чтобы доказать это с точки зрения математики, приводились демографические и сексологические таблицы, но за всем этим стояло грандиозное и непроверенное предположение, что люди не будут убивать других людей, которые потрахались с кем-то, кто потрахался с кем-то, кто потрахался с кем-то, с кем они потрахались.