Продаю ему шинели и кладу деньги в карман. И действительно, сбывать товар китайцам просто! В коммерсанты записаться, что ли? Мда-а... Что-то я увлекся. А морозец-то крепчает! Пора прекращать наблюдение и искать место, где можно пересидеть до вечера. Взяв сумку, я неспешно направляюсь изучать городок, в тлеющей надежде найти хоть какое-то кафе. Оказывается, что задача эта очень непростая. Обойдя все поселение, состоящее из ветхих двухэтажных и одноэтажных домов по кругу, кафе так и не нахожу, зато успеваю налюбоваться на рыжих тощих коров, которые, как в Индии, тупо бродят по улицам, роются в помойках и вылизывают языком консервные банки. К сожалению, здесь это не священные животные, а лишь брошенные на произвол судьбы худобы, которых хозяевам нечем кормить или, попусту, некогда ими заниматься. Да, тряпичный бизнес мощно «приворожил» местное население. Добровольно-принудительная, круглосуточная работа ни о чем другим больше и вспоминать не дает. Очень «интеллектуальное» занятие, скажу я вам...
Вернувшись к рынку, понимаю, что общепита для приезжих в городе просто не предусмотрено. Есть только одно кафе на вокзале, но к нему не протолкнуться. Люди заходят туда погреться и поесть в порядке очереди, которую перезанимает друг для друга. Они и ночуют там же на вокзале, стоя, набившись в небольшой зал, как селедки в бочку. Такого кошмара я еще не видел никогда и нигде... Да-а-а, весь световой день прошел в незабываемых картинках ... Прилично замерзаю и хочу есть.
В Забайкальске темнеет. Выхожу на перрон, в «точку встречи», стараясь не думать о том, что буду делать, если нужный человек по какой-то причине не придет. Конечно, еще варианты предусматривалось. Если мы не встретимся сегодня, то встреча состоится завтра в то же время. Но это в Питере все казалось простым и легким, а сейчас, как представлю, что придется болтаться между вокзалом и рынком неизвестно сколько – становится не по себе. Либо околею, либо пристрелят, либо стану «челноком»… При прочих равных – не самый худший вариант.
Кто-то подходит ко мне сзади и аккуратно интересуется:
- Ты что, здесь совсем один «загораешь»?
- Сегодня один, завтра вдвоем - отвечаю по легенде. Мужчина улыбается и протягивает руку. Мы здороваемся.
- Владимир.
- Александр. Очень приятно.
Настроение заметно поднимается.
- Хорошо, что вы здесь! А я уже подумывал о том, что мне придется ночевать на вокзале.
- Ну что вы! Идемте на соседнюю платформу. Ехать до Даурии всего пятнадцать минут.
- Так я буду жить не здесь?
- Конечно не здесь. В Забайкальске нормально жить невозможно. Расскажите, как вы доехали?
- С приключениями.
- С какими?
- Во-первых, билет дали не на тот поезд, так что, торчу здесь с утра, во-вторых, нарвался на банду, которая грабит челноков.
- Что делать, такая у нас здесь жизнь. Не справляемся. Люди разбежались, служить не хотят. Местные бандиты ситуацию чувствуют и ведут себя, как им вздумается. Поезда контролируют несколько группировок. Мы их знаем, но тронуть не можем. Они платят вышестоящему начальству.
- А если в Москву сообщить?
- В Москве свои проблемы, и они там гораздо «интереснее» наших местных. А Забайкальский край плохо контролируется властью еще со времен гражданской войны.
- Быть не может! Тут же граница с Китаем?!
- Ну и что, местные всегда делали и делают свои дела совместно с китайцами. Всем такое положение на руку. Не суйтесь. Выполняйте свое задание и уезжайте. Связь будете держать через меня. Я каждый день бываю в Даурии. Все, приехали. Выходим.
«М-да-а-а, не очень ласковый приём!» - подумал я про себя...
Даурия оказывается маленьким поселком. С одной стороны железнодорожного полотна
размещаются дома коренных местных жителей, с другой находится воинский гарнизон. Сосуществует между собой поселковый народ дружно, особенно, когда на перегоночной станции застревают надолго вновь прибывшие товарные поезда. В такие моменты начинается полное раздолье.
По ночам все вагоны быстро вскрываются и детально обследуются. Из каждого безвозмездно изымаются по десять-двадцать коробок с товаром, затем содержимое этих коробок потрошится, разносится по домам, а тара, как прямая улика, собирается в кучу и сжигается. При повальной безработице доход получается совершенно реальный.
Для проживания меня определили в дом обрусевшего маньчжура. Он, лет двадцать назад, женился на местной русской женщине, да так и остался жить здесь. Зовут этого маньчжура Чен. По-русски переводят, как Сеня. По словам Владимира, парень «свой" надежный, давно помогает нашим». В это я вполне могу поверить, судя по тому, сколько он запросил с меня за жилье. Действительно, как со «своего», почти «родного». Насколько я успел узнать, снять комнату в Забайкальске стоит почти вдвое дороже.
В этот же вечер, после принятия "на грудь" нескольких стопок китайской рисовой водки, Сеня, на более-менее приличном русском языке, говорит: