Город притих и затаился, как утихает лес перед бурей. Опустели дома наслаждений и площади утончённого искусства. Пуст был и рынок, обычно не прекращающий торговли даже ночью. С башни Огненной Чаши убрали негасимое пламя, и в переулках было непривычно темно. Непривычно грязными были улицы, чей гладкий камень обычно с утра драился покорными пустоглазыми рабами. Ныне часть рабов были за стенами, а часть выла и бесновалась в своих загонах, заставляя надсмотрщиков потеть и с удвоенной бдительностью проверять ограды и запоры.
Ослепительно-белые здания как всегда рассыпали радужные блики, и город казался светящимся, как только извлечённая из раковины жемчужина. Должно быть, впервые за два столетия не нашлось никого, желающего полюбоваться городом в лучах заходящего солнца. Местные жители сами не отказались бы на некоторое время забраться в раковину, а те, кто пришёл выставить счёт, сравнивали этот город не с жемчужиной, а с побелевшей на солнце костью, и жаждали сокрушить сияющие стены.
Не раз уже поднимались волной ярости лесные дикари, едва научившиеся пользоваться деревом и камнем и доведённые до отчаянья произволом горожан — но сталь и чары сияющих стен взимали свою дань, и светлокожие темноволосые туземцы вновь смирялись на поколение — два, лишь безнадёжно упрашивая своих жалких божков обрушить все кары мира на златовласых смуглолицых демонов с безумными яркими глазами.
Вчера войско атлантов впервые испытало горечь поражения, впервые древняя сталь ударила — и была отражена такой же сталью, впервые боевая магия хлестнула — и не смогла сокрушить противника. А затем ряды туземцев сошлись — и лишь единицы из сотен смогли вновь пробиться к сияющим стенам. И ночь истекала ненавистью за сияющими стенами, а утончённые поэты рядом с жирными торговцами обрушивали камни и заклинания на орду дикарей, вновь и вновь пытающуюся захлестнуть собой вершины испятнанных кровью и копотью стен. И благородная древняя кровь в одних лужах смешивалась с кровью рабов — полуживотных, и цвет был одинаковым, и одинаковая боль читалась на мёртвых лицах.
В этот раз варваров вели в бой полукровки — не признанные отцами и проклятые матерьми, плоды насилия и беспечности. С кожей и волосами разных цветов, но с яркими и безжалостными глазами, выдававшими в них наследников волшебного народа. Это об их неуклюжее волшебство и сокрушительную ненависть разбились все попытки городских магов. Это их краденая сталь пробивала доспехи и защитные сферы могучих воителей и мудрых полководцев. Это их коварный ум расстроил все проверенные временем боевые тактики и ловушки, их стальная воля объединила и удержала разрозненные враждующие племена.
Пришёл судный день единственного уцелевшего после потопа города атлантов, и семена своей гибели они заронили сами. И в этот миг все ещё не утратившие присутствие духа обратились к последним силам, способным даровать спасение — к богам, почти забытым просвещённым народом. И это были отнюдь не боги торговли или поэзии.
Два самых величественных храма находились в разных концах города — ведь посвящены они были противоположным силам, но удивительно похоже звучали слова молитв и эхом отзывались стоны лежащих на алтарях.
Святилище Неназываемого, бога смерти и разрушений было переполнено воинами. Головорезы, в своё время не пожелавшие пройти посвящение, теперь суетливо вертелись у огромной печи, куда потный жрец один за другим, как пирожки, метал железные ошейники. Те, кто способен был выдержать трёхвздоховую песню боли, прежде, чем прыгнуть в холодный бассейн, щеголяли полосами сожжённой кожи на шее и гордо называли себя «псами войны». И пусть настоящие бойцы презирали «шакалов», кратковременной болью плативших за примитивное боевое искусство и бесстрашие на поле боя, но для тех, кто никогда не интересовался оружием, такое посвящение было единственным шансом уцелеть в битве.
Спешно обновлялись украшения храма, изготовляющиеся традиционно из костей врагов и пришедшего в негодность оружия. Хрипло орали и роняли помёт стервятники, священные птицы войны, потревоженные на своих высотных насестах, но интерес к ним проявляли только те, кого пометило липкой струёй.
Всё внимание присутствующих было обращено на алтарь, где под умелыми руками младших жрецов слабо содрогалось нечто, некогда бывшее человеком, пленником полукровкой, уже через полкруга изощрённой пытки утратившее разум и любые намёки на достоинство. Даже звериные вопли уже сменились едва слышными стонами умирающего животного. Вот по окровавленной плоти прошла последняя судорога — и ожидания были вознаграждены. Кровь жертв в десятках кубков разом вспенилась и выплеснулась на алтарь, туда же ударили огненные струи, сорвавшиеся с мгновенно рассыпавшихся в прах священных светильников.
Посетители дружно рухнули на пол, прижимая лица к грязному полу, не в силах бросить ещё один взгляд на жуткую тварь, сплетенную из крови, изломанных костей и пламени, сейчас величественно развалившуюся на алтаре. На вспомогательных жертвенниках жрецы с удвоенным рвением набросились на своих жертв, вырвав у тех крики боли и проклятья, безуспешно пытаясь умиротворить по своей сути безжалостного бога.
