Владимир Ильич улыбнулся.
— Сказочный? Ну что же, пусть будет так.
— Я вам, Владимир Ильич, бесконечно за то обязан.
— Мне? Нет уж, увольте. Не я ведь послал посыльного. Революция это сделала.
ЦИФРЫ
Выступая на заседании Совнаркома (речь шла о важном строительстве на Урале), инженер — руководитель работ — спутал в докладе цифры.
Цифры вошли в протокол.
Спохватился докладчик, да было поздно. Заседание кончилось.
Хотел инженер исправить свою ошибку, вернуться в Кремль, извиниться перед Владимиром Ильичём. Хотел, но не решился. Побоялся оставить о себе у Ленина не очень хорошее мнение.
Ко всему, цифры были второстепенными. Завышался лимит на стекло. «Больше — не меньше, — решил инженер. — Строители скажут только спасибо. К чему же позорить себя. В цифрах всё равно никто разбираться не станет».
Но сложилось вдруг так, что Ленин проверил цифры.
Пришлось инженеру держать ответ.
— Да, — признался. — Цифры неточные.
Наказывать инженера Владимир Ильич вовсе не собирался. У каждого может случиться ошибка. К тому же ошибка и вправду не очень важная.
Однако вызванный к Ленину инженер испугался. Подумал, мол, скажет Владимир Ильич: «Плохой инженер. Цифры, как школьник, путает. Нельзя доверять такому дела строительства».
Решил инженер обелить себя.
— Владимир Ильич, не подумайте, право, плохо…
И тут же начал о том, что, если сомнения есть у Ленина, он свои дипломы ему покажет и самые лучшие характеристики.
Слушает Ленин.
— Я ведь ещё тогда… Я сразу заметил свою ошибку.
— Заметили?! — Ленин нахмурился.
— Заметил, Владимир Ильич, заметил. Я ведь в строительстве не новичок. Меня и в Европе знают…
Выслушал Ленин. Покачал головой.
— Значит, знали и не сказали. Знали и скрыли. — Владимир Ильич поднялся из-за стола. — Выходит, элементарно и подло струсили. Значит, ошибка совсем не в цифрах…
— В цифрах, в цифрах, Владимир Ильич. Вот именно в цифрах.
— Нет, — остановил инженера Ленин. — В назначении вашем на этот пост — вот где надо искать ошибку.
По указанию Ленина инженер был с работы снят.
ДОМАШНИЙ АРЕСТ
На одного из работников Совнаркома Владимир Ильич наложил домашний арест.
Расстроился очень работник. Кому же приятен арест! К тому же по указанию товарища Ленина. Однако потом слегка успокоился. «Ну что же, подумал, — раз так случилось, посижу, поваляюсь дома. Книжек давно не читал. С детьми поиграю. Письма в деревню родным напишу. Отосплюсь вволю».
Дел в Совнаркоме было всегда полно. Работали много, себя не щадили. В общем, даже чем-то остался довольным виновный — неожиданно отдых выпал.
Наступил первый день ареста.
Утро. За окнами поздний осенний рассвет. Дождь монотонно по стёклам лупит. Лежит работник в тёплой постели. Блаженным храпом во сне трубит.
Вдруг телефонный звонок.
Спящий поморщился. С бока левого перевернулся на правый.
Снова звонок.
Открыл работник глаза. Что там ещё такое? Встал. Зевнул, потянулся лениво к трубке.
— Слушаю.
— Говорит Ленин.
От неожиданности растерялся работник.
— Слушаю вас, Владимир Ильич.
— Что же вы, батенька, не на работе? Вы заболели? У вас неприятности дома?
— Нет, всё в порядке, — ответил работник. — Да я же… У меня же… Хотел он сказать, что домашний арест.
Но Владимир Ильич не дослушал.
— Тогда приезжайте. Немедленно. — Ленин повесил трубку.
Собрался работник. Мчит в Совнарком. Вообще-то был он работник хороший. Аккуратный, смелый, в работе быстрый. Мчит, по пути соображает:
«Забыл, наверное, Владимир Ильич про арест. А может, вообще изменил решение. Уж велика ли моя вина: подумаешь, грех — на письмо какого-то Мышкина слегка задержался с ответом».
Примчал арестант в Совнарком. Явился к товарищу Ленину.
— Пришли? Так быстро? Молодец. Приступайте к работе, — заявил Владимир Ильич. — А за опоздание вам, батенька, выговор, выговор. Пусть для первого раза устный.
— Владимир Ильич, значит, арест того…
— Нет, арест остаётся, — ответил Ленин. — Арест арестом, работа работой. — И уточнил: — Будем считать, что домашний арест — это, простите, не чтобы спать. Это — моральная категория.
БАРАКИ
Иван Иванович Радченко — начальник Главторфа — сидел как на иголках. Шло заседание Совета Народных Комиссаров. Обсуждался вопрос об организации широкой добычи торфа в районе Шатурского месторождения.
Плохо было с углем тогда в стране. Плохо с бакинской нефтью. Торф спасал многих. К тому же Шатура находилась недалеко от Москвы.
Главторф подготовил смету. Среди прочих расходов были указаны также деньги, необходимые на строительство бараков. Бараки и испортили настроение товарищу Радченко.
На строительство каждого барака Главторф просил утвердить сумму в четыре тысячи рублей. Казалось, возражения вряд ли будут. И вдруг перед самым заседанием подошёл к Радченко представитель наркомата финансов:
— Учтите, я буду спорить. Двух тысяч вполне достаточно.
Напрасно товарищ Радченко пытался доказать финансовому работнику, что две тысячи это не цена, что и четыре тысячи это только-только, в самый обрез. За половинную сумму барак не построить. А без бараков всё рухнет. Где же рабочим жить?
Но тот оказался неколебим.
«Провалит смету», — понял товарищ Радченко. Мнение финансовых работников на заседаниях Совнаркома оспаривалось редко.
