Секретная команда. Воспоминания руководителя спецподразделения немецкой разведки. 1939—1945 - [184]

Отец Сикстус, естественно, заметил генералу, что упомянутый им человек уже с сентября прошлого года находится здесь же, в нюрнбергской тюрьме. Ответ генерала удивил даже священника. Он заявил, что ручается за достоверность имеющихся у него сведений и сидящий в камере Скорцени не настоящий. То, что я не являюсь двойником, было выяснено только после обстоятельного допроса, когда мне задали целый ряд уточняющих вопросов. Тем не менее предпринятые меры повышенной безопасности оставались в силе еще несколько недель.

Мне так и не удалось до конца выяснить, откуда пошли столь фантастические слухи. Некоторую зацепку я нашел через несколько месяцев, когда в лагере возле города Регенсбург в Баварии встретил своего бывшего офицера связи М. Он рассказал мне, что после окончания войны ему удалось, минуя лагерь для военнопленных, пробраться к семье в Нюрнберг и спокойно проживать там до тех пор, пока до него не дошли вести о том, что я нахожусь во Дворце правосудия. Тогда вместе с несколькими другими бывшими солдатами М. решил прийти мне на помощь.

Они разработали весьма благородный, но в целом неосуществимый план моего освобождения. Из-за болтливости одного из посвященных замысел был раскрыт и всех заговорщиков арестовали. После серии допросов всех их отправили в лагерь для военнопленных. Я так и не смог до конца прояснить, был ли этот план по моему освобождению связан с мероприятиями по укреплению безопасности Дворца правосудия или нет. Но в любом случае такую возможность исключать нельзя.

В начале мая 1946 года мое пребывание в Нюрнберге внезапно окончилось и мне приказали срочно собираться. Между тем мой багаж несколько увеличился — поскольку наша форма совсем поизносилась и превратилась в лохмотья, нам выдали бывшие в употреблении предметы одежды и умывальные принадлежности армии США. Однако все мое имущество помещалось всего лишь в две небольшие картонные коробки. Меня усадили в русскую машину, представлявшую собой настоящую клетку для диких зверей, и повезли в южном направлении.

Ночью мы прибыли в Дахау и прямиком направились в тюрьму. Я снова оказался в одиночной камере и мучился вопросом: «За что?»

Ответ через несколько дней мне дал новый дознаватель, некий мистер Гарри Т. Допрос вновь вертелся вокруг Арденнской наступательной операции. Его интересовало, какие приказы армии мне были известны, с какими словами к нам обращался командир корпуса и многое другое. Я отвечал исходя из того, что помнил. Однако, судя по всему, мои ответы его не устраивали.

В последовавшие дни он стал более настойчивым, намекнув при этом, что военный трибунал в Дахау ничего против меня не имеет. Одновременно мистер Гарри Т. подчеркнул, что подследственному всегда выгодно оказывать помощь следствию в поисках правды. На это я ответил, что установление правды находится и в моих интересах и именно поэтому мои показания всегда правдивы. Вопреки ожиданиям следователя мне не раз приходилось подчеркивать, что ни о каких устных и письменных приказах о расстрелах пленных я ничего не знаю.

Как-то раз этот мистер продемонстрировал мне показания одного майора 1-й танковой дивизии СС, которые якобы касались меня лично и содержали серьезные обвинения. Затем дознаватель намекнул, что может отдать данный документ мне и не станет возражать, если я его уничтожу. Взамен мне было предложено оказать следствию помощь.

Я же ответил, что в таких важных делах, как дача показаний в суде, не желаю заключать какие-либо сделки. К тому же показания какого-то неизвестного майора меня совсем не интересовали.

На мое несчастье, именно в те дни у меня вновь воспалился желчный пузырь, а тюремному врачу из числа немцев на протяжении нескольких дней не удавалось добиться моего перевода в лагерный лазарет. Когда же я все-таки оказался в госпитале, то ни о каком отдыхе не было и речи.

Меня поместили в отдельную палату, а возле моей кровати днем и ночью безотлучно дежурил один из американских солдат. Все американцы по отдельности были отличными ребятами, но, видимо, совсем не знали, что больному по ночам полагается спать. То, заступая на ночное дежурство, они приносили радиоприемник, поскольку нести службу под музыку гораздо веселее, то организовывали рядом с моей кроватью партию в покер, которая, естественно, быстро не заканчивалась. А у одного караульного приключилось давно напрашивавшееся злоключение с оружием — внезапно раздался выстрел в потолок. Хорошо еще, что его автомат не был поставлен в режим автоматического огня. Так же «весело» проводили ночи и больные в соседних палатах.

Однажды караульный принес с собой экземпляр газеты «Старз энд страйпс» и с гордостью показал мне статью с моей фотографией под заголовком: «Охраняется как кобра». В статье, насколько я понял, говорилось, что мне пять раз удавалось бежать из плена и поэтому ко мне приняты особо строгие меры по охране. Это многое объясняло!

Я написал жалобу, но ответа не последовало. Только с третьего раза мне удалось добиться успеха — охрану сняли и меня перевели в общую палату.

Когда стали известны результаты расследования по делу, касавшемуся событий в Мальмеди, мы восприняли их сначала как судебную ошибку, так как много слышали о том, как обходились с нашими пленными товарищами по оружию в тюрьме города Швабиш-Халль и каким образом добывались различные «признания». Нам оставалось только предположить, что суду эти обстоятельства были неизвестны, и надеяться, что во время пересмотра дела правда все же восторжествует.