Секретарь - [74]

Как ни странно вспоминать об этом сейчас, но из мрака меня вывел не кто иной, как Мина. Точнее, несколько слов в записке, которую она прислала мне после суда. Смена обстановки Вам бы не повредила, Кристина. Она была права. Сменить обстановку – вот что мне требовалось. И я отправилась в «Лавры».

41

И вот я здесь. Сижу на своем обычном месте с чашкой чая в руке и смотрю в сад, всем вполне довольная. Ночь ясная, луна яркая, и сквозь кроны повислых берез, посаженных, чтобы защитить моих соседей от любопытных глаз, мне открывается такой же вид, как птице, сидящей на ветке, особенно сейчас, зимой. Я отставляю чашку, беру бинокль и замечаю свет в розовой комнате – в спальне, где раньше спала, когда допоздна работала в «Минерве». Комната Кристины – так ее называли. А может, так ее называла лишь Маргарет. Да, я провожу у окна уйму времени. Просто сижу, наблюдаю, жду.

Когда я впервые вошла в дверь «Лавров», не могу сказать, что они меня потрясли. Здесь не слишком уютно. Как и многим другим домам, которые сдаются в аренду, этому недостает индивидуальности, хоть я и старалась, как могла, создать в нем домашнюю атмосферу. С владельцами я не встречалась, они живут за границей, но, уверена, они получат обо мне от агентства положительные отзывы. Я хороший арендатор. Тихий, аккуратный, готовый приплачивать, лишь бы меня не беспокоили. Хоть я и не знакома со здешними хозяевами, в душе я ими восхищаюсь. Я знаю, насколько они упрямы, даже принципиальны, и это мне в них нравится. Приятно сознавать, что есть люди, готовые сказать «нет» самой Мине Эплтон. Они отказались продавать свою землю, благодаря чему мне теперь есть где побродить.

Теперь, по прошествии времени, первые дни в «Лаврах» кажутся мне сном, состоянием подвешенности между прошлым и настоящим. Я блуждала из комнаты в комнату, не зная, где и как обосноваться. Мне требовался определенный режим, и я начала рано вставать и выходить на прогулку перед завтраком. Это время суток я всегда особенно любила. Как тихую нишу между домом и работой. В «Лаврах» прогулки ранним утром возрождают меня к жизни, прочищают голову после бессонных ночей. Таблетки я больше не принимаю, но отучить себя от них оказалось непросто.

Близость «Минервы» неизбежно будоражит воспоминания. Тиканье часов на каминной полке в кабинете, запах духов Мины, вкус виски – одной мысли обо всем этом достаточно, чтобы меня затошнило. Вдобавок меня преследует скрип моих мокрых туфель по мраморным коридорам Олд-Бейли и вердикт. Они ошиблись. Мина Эплтон виновна, впрочем, как и я. И хотя я больше не сижу на прописанных таблетках, я до сих пор в некоторой степени страдаю зависимостью.

С собой я взяла напоминания о тех временах, когда работала в «Эплтоне». Я храню эти сувениры в жестянке из-под кекса, который однажды подарила мне Мина, и перебираю их, пожалуй, с патологической частотой. Открытки на Рождество и день рождения, которые она присылала, записки, которые писала, даже письмо, в котором мне предложили работу, а она приписала от руки: Надеюсь, Вы согласитесь. С наилучшими пожеланиями, М. На вырванных из блокнотов страницах, на самоклеющихся листочках – клочки торопливых слов, подписанных буквой «М» с завитушками и иногда крестиком-поцелуем. Среди них лежит письмо с соболезнованиями, присланное после смерти моего отца и по-прежнему вложенное в конверт.

Дорогая Кристина!

Я никогда не забуду силу духа и преданность, которую Вы проявили после столь невосполнимой утраты. Ваш отец был вправе гордиться такой дочерью, как Вы. Уверена, за долгие годы у него не было ни единого повода усомниться в Вашей преданности ему.

Не вините себя за то, что Вас не было с ним рядом, когда он умер. Ему было не обязательно видеть Вас – ведь Вы постоянно находились у него в сердце, как и он в Вашем. Душой Вы оставались рядом с отцом, дорогая Кристина. Вместе с ним до самого конца.

Со всей моей любовью, Мина хххх

Мне хотелось бы думать, что это искреннее выражение чувств, но правда состоит в том, что это письмо я написала себе сама. Как раз такое, какое хотела бы получить от Мины. Пока я писала его ее затейливым почерком, а потом перечитывала, письмо стало для меня временным утешением.

Мина славится своими открытками и глубокомысленными записками. Умение писать их – одна из ее черт, вызывающих восхищение. Как это Мине Эплтон всегда удается помнить даже о мелочах! Она умеет сделать так, чтобы человек воспрял духом, прочитав несколько продуманных, тщательно выбранных слов. Зачастую это мои слова. За годы я написала от имени Мины столько писем, так почему бы не послать одно из них самой себе? Когда умер папа, я получила от нее эсэмэску: «Думаю о Вас, М. хх». Помню, как я была признательна за два крестика-поцелуя.

Последнее письмо я получила от Мины после суда, и, когда читала его, нисколько не сомневалась, что каждое слово в нем – ее собственное. Я узнала ее почерк на конверте, как только он упал на мой придверный коврик. Мне понадобилось перечитать письмо несколько раз, чтобы понять его смысл, а когда он до меня дошел, я подумала, что ни за что не отправила бы такое письмо в том виде, в каком получила его, – без предварительной шлифовки. Ему недоставало утонченности.