Секрет опричника; Преступление в слободе - [114]

В 1561 году опять-таки безвестный умелец выковал из целого куска золота блюдо весом в три килограмма, украшенное растительным орнаментом, в сплетениях которого и была проставлена дата изготовления. Это блюдо Грозный подарил своей второй жене – черкасской княжне Марии Темрюковне. Целых восемь лет была она русской царицей, а скончалась скоропостижно, может, не без помощи «любящего» супруга.

Следующий экспонат – кольчуга воеводы Петра Ивановича Шуйского, погибшего под Оршей во время Ливонской войны. Позднее Грозный пожаловал кольчугу Ермаку, присоединившему к Русскому государству сибирское ханство Кучума. Но словно злой рок преследовал владельцев этой кольчуги – погиб, утонув в Тоболе, и второй ее владелец, после чего она поступила в Оружейную палату на вечное хранение. И смотрел на посетителей музея из-под островерхого шлема одетый в эту злосчастную кольчугу усатый манекен, вряд ли похожий и на царского воеводу Шуйского, и на казацкого атамана Ермака.

Украшенное драгоценными камнями Евангелие – вклад Ивана Грозного в Благовещенский собор. Были среди восточных разноцветных камней и сапфиры, пользовавшиеся особой любовью Грозного, поскольку они, по преданиям, которым верил мнительный царь, «могли измены и страхи отгонять». Но не смогли сапфиры, во множестве хранившиеся в царской кладовой, уберечь Грозного от страха перед неминуемой смертью, от боязни предательства со стороны даже самых близких ему людей.

Трон Грозного из слоновьей кости, покрытый замысловатой резьбой. Известный скульптор Антокольский изобразил сидящего на этом троне царя, уже почувствовавшего приближение смерти. И мне представилось, что здесь и закончил свое существование грозный царь, всю жизнь проживший в страхе и страхом наполнивший память о себе.

Так, переходя от экспоната к экспонату, я как бы составлял жизнеописание Грозного и дополнял его портрет ранее неизвестными мне деталями.

Но вскоре я с удивлением обнаружил, что те же самые экспонаты, которые привлекают мое внимание, вызывают интерес еще одного посетителя. Если бы не это обстоятельство, я, пожалуй, просто бы не выделил этого человека из остальных экскурсантов.

Постараюсь описать его, чтобы читатель получил о нем более полное представление. Стандартный темный костюм, белая рубашка с клинышком неяркого галстука, ничем не примечательное лицо с правильными и невыразительными чертами: лоб высокий, переходящий в залысины; глаза голубые; подбородок острый и тщательно, до синевы, выбритый. Рост – средний, возраст – около пятидесяти, движения – скупые и уверенные.

В руке мужчины была потрепанная тетрадь в парусиновом переплете. Кажется, в первый раз я обратил на него внимание именно из-за этой ветхой тетради, но, может, она здесь ни при чем. Не подсказал ли мне внутренний голос, что эта встреча будет иметь для меня самые неожиданные последствия и отразится на тех запутанных событиях, которые начались в тот день?

Как было на самом деле – трудно ответить однозначно. Я не отношусь к самоуверенным скептикам, утверждающим, что в человеческой природе нет ничего неизученного, необъяснимого. Сколько раз интуиция нашептывала мне такое, о чем молчал рассудок! Как часто скороспелая догадка оказывалась вернее долгого и тщательного размышления, когда думалось, что тобою учтены и тщательно взвешены все факты и обстоятельства! Видимо, есть в человеческой натуре какой-то загадочный механизм, позволяющий нам заглядывать в будущее, не опираясь на логику и рассудок, а как бы перешагивая их.

Но пусть об этом ломают голову ученые мужи, хотя интуиция и на этот раз подсказывает мне, что вряд ли в ближайшее время они найдут убедительное объяснение этому явлению.

Вернемся, однако, в Оружейную палату.

Невольно я все чаще стал поглядывать на человека с тетрадью, интерес которого к отдельным экспонатам так странно совпадал с моим. И здесь я сделал другое неожиданное открытие: кроме меня, на этого мужчину поглядывает еще один человек. Был он примерно того же возраста, но высокий, с массивным подбородком, крепко сжатыми, словно спаянными, губами и вдавленной в плечи, как у боксера, стриженой головой.

Сначала я решил, что Стриженый, так мысленно я назвал этого человека, обратил внимание на мужчину с тетрадью случайно, может, именно из-за этой старой тетради, которая – среди окружающих нас сокровищ – торчала как ржавый гвоздь. Но вскоре я понял, что Стриженый не просто поглядывает на мужчину с тетрадью, а следит за ним, сам стараясь оставаться незамеченным.

«Любопытная ситуация», – размышлял я, теперь наблюдая сразу за двумя посетителями Оружейной палаты. Что происходит здесь?

Напрашивался вывод, что если кто-то за кем-то следит, то, верней всего, один из двоих преступник или задумавший совершить преступление. В окружении такого огромного количества бесценных сокровищ, которые хранились здесь, естественно было предположить, что мужчина с тетрадью задумал похищение, а Стриженый, выступающий в роли сыщика, пытается его предотвратить.

Все вроде бы сходилось в этом несложном логическом рассуждении, построенном мною на опыте, извлеченном из знакомства с детективной литературой. Но этот же опыт подсказал мне еще одну версию: преступник – Стриженый, задумавший что-то против человека с тетрадью.