Секрет Черчилля - [87]

Далее следовало подготовить в государственном департаменте речь, которую президент должен был произнести в конгрессе. Но здесь невозможно следовать в точности за рассказом Трумэна, в котором он подчеркивает свою роль и оправдывает изменение, которому подверглось решение, первоначально касавшееся только помощи Греции.

Согласно Трумэну, проект речи, представленный государственным департаментом, ему «совсем не понравился», так как он относился прежде всего к Греции. Он был «напичкан всякого рода фактами и статистическими сведениями относительно Греции». Вот почему президент вернул этот текст в государственный департамент с просьбой «больше подчеркнуть заявления общеполитического характера». Таким образом, 11 марта 1947 года президент зачитал в конгрессе уже «переработанный» текст речи. Он в следующих выражениях охарактеризовал в своих мемуарах свои политические намерения:

«Эта речь была ответом Америки на волну экспансии коммунистической тирании, и я хотел, чтобы он был недвусмысленным. Надо было, чтобы речь была ясной, свободной от всяких колебаний и задних мыслей».

С целью «противостоять» ей он рекомендовал «конгрессу действовать немедленно», а также определить «перед всем миром позицию, которую Соединенные Штаты намерены занять перед лицом вызова, брошенного новым тоталитаризмом». «Греческий вопрос» упоминался в речи лишь между прочим, чтобы объявить о помощи, которую правительство предоставит Греции и Турции.

Все это так. Но президент Трумэн зачитал текст, о котором он и не думал, когда под давлением английского шантажа принимал решение о вмешательстве в Греции.

Речь для конгресса была составлена в государственном департаменте с учетом упомянутой выше записки Координационного комитета трех департаментов и в соответствии с планом, подготовленным Джорджем Кеннаном. Речь прежде всего носила на себе, как увидим, фирменный знак Пентагона, в том смысле, что в записке Координационного комитета рассматривались главным образом «рекомендации по общеполитическим вопросам». Президенту не надо было к ним ничего добавлять, так как «рекомендации по общеполитическим вопросам», которые он якобы запросил у государственного департамента, чтобы добавить их к представленному ему тексту речи, на самом деле в записке уже фигурировали.

Речь, которую президент произнес в конгрессе, его «доктрина», подверглась основательной обработке, к которой Кеннан, чей план как-никак должен был лечь в основу «доктрины Трумэна», был непричастен. Когда Кеннан ознакомился с этой речью, он, по его собственным словам, был «недоволен». Разработанный им план касался только помощи Греции. Между тем в тексте, который зачитал президент, предусматривалась также помощь Турции. Кеннан не видел в этом необходимости, поэтому он и не поднимал этого вопроса. Положение в Турции, по его мнению, нельзя было сравнить с положением в Греции. Там не существовало никакой «коммунистической угрозы». Турции было достаточно, опять-таки по мнению Кеннана, моральной и дипломатической поддержки Соединенных Штатов.

В действительности Пентагон, как говорит все тот же Кеннан, использовал благоприятные обстоятельства, чтобы продвинуть также программу военной помощи Турции, то есть для расширения вмешательства Соединенных Штатов на Среднем Востоке.

Как бы там ни было, а с 12 марта конгресс должен был изучить законопроект о помощи Греции и Турции, так как к обеим странам предлагался один и тот же подход. По выражению Трумэна, эта помощь должна была быть оказана «весьма срочно». Но она заставила себя ждать. Законопроект был поставлен на голосование в сенате 22 апреля, а в палате представителей — 8 мая. Президент поставил свою подпись под законом 27 мая, спустя целых три месяца после SOS Лондона и спустя более чем два месяца после представления законопроекта в конгресс.

Таким образом, маневр Англии привел к успеху, хотя в Вашингтоне и не были полностью уверены в необходимости решения, принятого президентом. Казалось даже, что «документы», представленные для обоснования этого решения, носили не слишком серьезный характер. (Эти «секретные документы» были опубликованы 22 мая 1947 года.) Заместитель государственного секретаря Дин Ачесон сам был вынужден признать 21 мая 1947 года перед комиссией палаты представителей по иностранным делам, что «некоторые из документов не могут быть охарактеризованы как официальные или отнесены к его ведомству» Итак, все в этом деле было подозрительно.

Конечно, решение о вмешательстве в Греции, казалось, было принято под давлением настоятельной необходимости. «Одна из двух стран, Америка или Советский Союз, должна заполнить вакуум, возникший из-за неспособности Англии по-прежнему нести свою традиционную ответственность за восточное Средиземноморье». (Так высказался бывший заместитель государственного секретаря Самнер Уэллес.)

Между тем этот «вакуум» не должен был возникнуть. У Англии никогда не было намерения уходить из Греции, а еще меньше из восточного Средиземноморья и со Среднего Востока. Ее жест «отчаяния» был не более как политической уловкой, рассчитанной на то, чтобы вынудить Соединенные Штаты к вмешательству в Греции и во всем регионе в целом. (Первый шаг должен был быть сделан в июне 1947 года с появлением большого отряда кораблей американской эскадры на Средиземном море, в греческих портах, с тем чтобы больше не покидать восточного Средиземноморья.)