Секрет Черчилля - [22]

.

Черчилль признает это, когда замечает в этой связи в своих мемуарах: «Я прекрасно понимаю беспокойство, которое испытывают русские при мысли о том, что мы можем принять военную капитуляцию на западе или на юге, что позволит нашим армиям продвигаться вперед, совсем или почти не встречая сопротивления, и достичь Эльбы и даже Берлина раньше Советского Союза. Так что, если переговоры завяжутся на этом фронте, который не является второстепенным, подобно итальянскому, то будет невозможно отделить военный аспект от политического».

В своем ответе на послание Сталина от 29 марта, который Рузвельт дал 1 апреля, он ограничился тем, что еще раз все отрицал.

«Я должен повторить, — писал он, — что единственной целью встречи в Берне было установление контакта с компетентными германскими офицерами, а не ведение переговоров какого-либо рода».

Он даже утверждал:

«Все это дело возникло в результате инициативы одного германского офицера, который якобы близок к Гиммлеру, причем, конечно, весьма вероятно, что единственная цель, которую он преследует, заключается в том, чтобы посеять подозрения и недоверие между союзниками». И добавлял: «У нас нет никаких оснований позволить ему преуспеть в достижении этой цели»[26].

По выражению адмирала Леги, «Сталин отмел эти аргументы президента». На самом деле факты, изложенные в послании Рузвельта (подготовленном генералом Маршаллом и адмиралом Леги, так же как и вся корреспонденция президента, относящаяся к этому делу[27]), были неточны и представлены в искаженном свете. Рузвельт хотел убедить Сталина, что переговоры «какого-либо рода» с немцами никогда не имели места.

В своем послании от 25 марта он говорил о «некоторых германских офицерах», между тем как это был генерал Вольф, командующий частями СС на итальянском фронте, который лично вел переговоры. К тому же говорилось просто о «рассмотрении» возможности капитуляции, в то время как активно велись переговоры.

Рузвельт говорил далее «об одном или нескольких» офицерах из штаба фельдмаршала Александера, посланных в Швейцарию для «проверки» точности того, является ли сообщение «в достаточной степени обещающим». Но это был начальник штаба Александера, который сам выехал ради этого дела, ради того, чтобы 18 и 19 марта вести переговоры с генералом Вольфом.

Наконец, Рузвельт говорил об «организации совещания» с целью обсуждения с немцами «деталей капитуляции», — совещания, на которое в случае необходимости были бы допущены и русские. Но постановка вопроса в такой форме исключала участие русских в самих переговорах. Они были бы приглашены на «совещание», чтобы присутствовать при подписании соглашения. Так как «совещание» должно было состояться лишь для этой цели в случае успешного окончания переговоров.

Но к чему вся эта дискуссия? В записке от 25 марта, составленной Черчиллем для Идена, министра иностранных дел, британский премьер раскрыл суть дела: «Государственный департамент настаивает на том, чтобы русские не присутствовали в Швейцарии».

Сталин вернулся к этому вопросу 3 апреля. «Вы утверждаете, — телеграфировал он Рузвельту, — что никаких переговоров не было еще. Надо полагать, что Вас не информировали полностью». По его данным, писал Сталин Рузвельту, «переговоры были и они закончились». По условиям достигнутого соглашения немцы должны были открыть итальянский фронт и дать возможность англо-американским войскам продвигаться на восток. Вот почему не желали участия русских представителей в переговорах. И Сталин упрекал Рузвельта, так же как и Черчилля, в том, что они «скрыли» от русских факт переговоров.

На деле «недоразумение», о котором говорил Рузвельт, заключалось в следующем: англо-американская сторона утверждала, что переговоры не велись, поскольку соглашение не было достигнуто, в то время как русские считали соглашение заключенным, поскольку переговоры действительно имели место.

Для американцев «это новое оскорбительное послание ясно свидетельствовало о том, с каким недоверием относились русские к [их] намерениям и сколь малое значение придавали они [их] обещаниям»[28].

К тому же «недоразумение» продолжалось. Настойчивость Сталина побудила Рузвельта представить ситуацию в противоположном виде в надежде таким образом обезоружить его. Рузвельт изобразил себя жертвой немецкой интриги, рассчитанной на то, чтобы вызвать разлад между союзниками. Ссылаясь на свою «честность» и «надежность», он вновь утверждал: «Я уверен, что в Берне никогда не происходило никаких переговоров». Сведения Сталина об этом, должно быть, «исходят из германских источников», поскольку немцы «упорно старались вызвать разлад» между союзниками, «с тем, чтобы в какой-то мере избежать ответственности за совершенные ими военные преступления». И «если таковой была цель» генерала Вольфа, то последнее послание Сталина доказывает, «что он добился некоторого успеха». Рузвельт заканчивал свое послание следующим патетическим призывом:

«Наконец, я хотел бы сказать, что если бы как раз в момент победы, которая теперь уже близка, подобные подозрения, подобное отсутствие доверия нанесли ущерб всему делу после колоссальных жертв — людских и материальных, — то это было бы одной из величайших трагедий в истории»