Сегодня и вчера. Книга стихов - [4]

Тайны всех своих тягомотин.

Вот идет он, маленький, словно великое

Герцогство Люксембург.

И какая-то скрипочка в нем пиликает,

Хотя в глазах запрятан испуг.

Смотрит на меня. Жалеет меня.

Улыбочка на губах корчится.

И прикуривать даже не хочется

От его негреющего огня.

«Маска Бетховена на ваших стенах…»

Маска Бетховена на ваших стенах.

Тот, лицевых костей, хорал.

А вы что, игрывали в сценах,

В которых музыкант играл?

Маска Бетховена и бюст Вольтера —

Две непохожих

      на вас головы.

И переполнена вся квартира,

Так что в ней делаете вы?

Скульптор

На мужика похожий и на бога

(А больше все-таки на мужика),

Сгибается над глиною убогой.

Работает.

      Работа нелегка.

К его труду не подберешь сравненья.

На пахоту и миросотворенье,

А более на пахоту похож.

Да, лемеха напоминает нож,

По рукоять ушедший в сердце глины

(Убогая, а все-таки земля!).

И надобно над ней горбатить спину,

Ножом ее и плугом шевеля,

Покуда красотою или хлебом

Она не встанет,

         гордая,

            под небом.

«Хранители архивов (и традиций)…»

Хранители архивов (и традиций),

Давайте будем рядышком грудиться!

Рулоны живописи раскатаем

И папки графики перелистаем.

Хранители! В каком горниле

Вы душу так надежно закалили,

Что сохранили все, что вы хранили,

Не продали, не выдали, не сбыли.

Пускай же акварельные рисунки

Нам дышат в души и глядят в рассудки,

Чтоб слабые и легкие пастели

От нашего дыханья не взлетели.

У русского искусства есть запасник,

Почти бесшумно, словно пульс

   в запястье,

Оно живет на этажах восьмых

И в судьбах

      собирателей

            прямых.

Н. Н. Асеев за работой

(Очерк)

Асеев пишет совсем неплохие,

Довольно значительные статьи.

А в общем статьи — не его стихия.

Его стихия — это стихи.

С утра его мучат сто болезней.

Лекарства — что?

         Они — пустяки!

Асеев думает: что полезней?

И вдруг решает: полезней — стихи.

И он взлетает, старый ястреб,

И боли его не томят, не злят,

И взгляд становится тихим, ясным,

Жестоким, точным — снайперский взгляд.

И словно весною — щепка на щепку —

Рифма лезет на рифму цепко.

И вдруг серебреет его пожелтелая

Семидесятилетняя седина,

И кружка поэзии, полная, целая,

Сразу выхлестывается — до дна.

И все повадки —

      пенсионера,

И все поведение —

         старика

Становятся поступью пионера,

Которая, как известно, легка.

И строфы равняются — рота к роте,

И свищут, словно в лесу соловьи,

И все это пишется на обороте

Отложенной почему-то статьи.

«Умирают мои старики…»

Умирают мои старики —

Мои боги, мои педагоги,

Пролагатели торной дороги,

Где шаги мои были легки.

Вы, прикрывшие грудью наш возраст

От ошибок, угроз и прикрас,

Неужели дешевая хворость

Одолела, осилила вас?

Умирают мои старики,

Завещают мне жить очень долго,

Но не дольше, чем нужно по долгу,

По закону строфы и строки.

«Перевожу с монгольского и с польского…»

Перевожу с монгольского и с польского,

С румынского перевожу и с финского,

С немецкого, но также и с ненецкого,

С грузинского, но также с осетинского.

Работаю с неслыханной охотою

Я только потому над переводами,

Что переводы кажутся пехотою,

Взрывающей валы между народами.

Перевожу смелее все и бережней

И старый ямб и вольный стих теперешний.

Как в Индию зерно для голодающих,

Перевожу правдивых и дерзающих.

А вы, глашатаи идей порочных,

Любой земли фразеры и лгуны,

Не суйте мне, пожалуйста, подстрочник —

Не будете вы переведены.

Пучины розни разделяют страны.

Дорога нелегка и далека.

Перевожу,

      как через океаны

Поэзию

      в язык

         из языка.

«Я перевел стихи про Ильича…»

Я перевел стихи про Ильича.

Поэт писал в Тавризе за решеткой.

А после — сдуру или сгоряча —

Судья вписал их в приговор короткий.

Я словно тряпку вынул изо рта —

Тюремный кляп, до самой глотки вбитый.

И медленно приподнялся убитый,

И вдруг заговорила немота.

Как будто губы я ему отер,

И дал воды, и на ноги поставил:

Он выбился — просветом из-под ставен,

Пробился, как из-под золы костер.

Горит, живет.

Как будто, нем и бледен, не падал он.

И я — не поднимал.

А я сначала только слово

                Ленин

Во всем восточном тексте

                 понимал.

Назым

Словно в детстве — веселый,

Словно в юности — добрый.

Словно тачку на каторге и не толкал.

Жизнь танцует пред ним молодой Айседорой.

Босоногой плясуньей Айседорой Дункан.

Я не мало шатался по белому свету,

Но о турках сужу по Назыму Хикмету.

Я других не видал, ни единой души,

Но, по-моему, турки — они хороши!

Высоки они, голубоглазы и русы,

И в искусстве у них подходящие вкусы,

Ильича

   на студенческих партах

                  прочли,

А в стихе

    маяковские ритмы учли.

Только так и судите народ —

                  по поэту.

Только так и учите язык —

                по стихам.

Пожелаем здоровья Назыму Хикмету,

Чтобы голос его никогда не стихал.

Изобретаю аппараты —

С утра привинчиваю части

Из наилучшей чистой правды

И части из большого счастья.

Взлетают к людям дирижабли.

Они с дороги не собьются.

Мои опаски и дрожанья

Моторам не передаются.

Мое сомненье и тревога

Не перекинутся к другому.

Когда стихи уйдут в дорогу,

Они меня забудут дома.

О Л. Н. Мартынове

(Статья)

Мартынов знает,

         какая погода

Сегодня

    в любом уголке земли:

Там, где дождя не дождутся по году,

Там, где моря на моря стекли.

Идет Мартынов мрачнее тучи.