Сегодня и вчера. Книга стихов - [13]

Рабочего братства юные корни

Крепче братства словесных корней.

3

Нет, не совладать плечам покатым

С нашими,

      крутыми от труда.

Со святою злобою к богатым

По Европе

      мы прошли тогда.

Радио вещало гласом медным.

Это не забыто до сих пор,

Как оно сказало:

      «Счастье — бедным!

А богатым — горе и позор!»

В замки

    в графские

         врывались парты,

Заливались школьные звонки,

И писали мелом

        правду партии

На огромных досках

            батраки.

И писали так:

      «Земля — крестьянам!

Вся: поместья, инвентарь, поля!»

И по всем освобожденным странам

Отходила к беднякам земля.

Плыл Октябрь

       на лодках по Дунаю.

Шел в горах,

       бронею грохоча,

Красные знамена поднимая,

Кривду подминая и топча.

4

Над входом —

Краткое объявление:

«Народом

Данное

    помещение

Для всех буржуев

Окрестных мест.

Свобода, справедливость, месть!»

Крутые яйца

Буржуи жрали,

Как на вокзале,

В транзитном зале.

В подвале тесно и — жара.

Хрустит яичная кожура!

Буржуи ждали

Прихода судей,

Решенья судеб

И в нервном зуде

Чесались, словно

Им всем невмочь.

И жрали ровно

Два дня и ночь.

Их партизаны

Не обижали,

Следили, чтобы

Не убежали.

Давали воду

И сигареты

И заставляли

Читать газеты.

А те в молчанье

Статьям внимали,

Потом в отчаянье

Руки ломали.

Все понимали

Как полагается

И снова жрали

Крутые яйца.

Потом из центра

Пришла бумажка

С политоценкой

Этой промашки:

«Буржуазию

Города Плевны

Немедля выпустить

Из плена!»

И, яйца на ходу свежуя,

Рванулись по домам буржуи.

Танки

Это было время танков.

Года три. Немного больше.

Танки вышли из Берлина

И пошли сначала в Польшу.

Танки вырвались на волю,

Вышли на большую сцену,

Танки распахали поле,

Танки распахнули стены.

Три или четыре года,

Может, пять, по точной справке,

Танки делали погоду

И — пошли на переплавку.

Конница держалась дольше,

И подков державный цокот,

Замерший все в той же Польше,

В древнем мире начал цокать.

Ну, а танки продержались

Очень мало. Очень скромно.

Полторы войны сражались

И… своим же ходом — в домны.

«Я говорил от имени России…»

Я говорил от имени России,

Ее уполномочен правотой,

Чтоб излагать с достойной прямотой

Ее приказов формулы простые.

Я был политработником. Три года:

Сорок второй и два еще потом.

Политработа — трудная работа.

Работали ее таким путем:

Стою перед шеренгами неплотными,

Рассеянными час назад

              в бою,

Перед голодными,

перед холодными.

Голодный и холодный —

              так!

               Стою.

Им хлеб не выдан,

          им патрон недодано,

Который день поспать им не дают.

И я напоминаю им про Родину.

Молчат. Поют. И в новый бой идут.

Все то, что в письмах им писали Из дому,

Все то, что в песнях

            с их судьбой сплелось,

Все это снова, заново и сызнова

Коротким словом — Родина — звалось.

Я этот день.

Воспоминанье это,

Как справку, собираюсь предъявить

Затем,

   чтоб в новой должности — поэта

От имени России

          говорить.

Памятник

Дивизия лезла на гребень горы

По мерзлому,

   мертвому,

      мокрому

         камню,

Но вышло,

      что та высота высока мне.

И пал я тогда. И затих до поры.

Солдаты сыскали мой прах по весне,

Сказали, что снова я Родине нужен,

Что славное дело,

          почетная служба,

Большая задача поручена мне.

— Да я уже с пылью подножной смешался!

Да я уж травой придорожной пророс!

— Вставай, поднимайся! —

Я встал и поднялся.

И скульптор размеры на камень нанес.

Гримасу лица, искаженного криком,

Расправил ударом резца ножевым.

Я умер простым, а поднялся великим.

И стал я гранитным,

          а был я живым.

Расту из хребта,

      как вершина хребта.

И выше вершин

         над землей вырастаю.

И ниже меня остается крутая,

           не взятая мною в бою

                        высота.

Здесь скалы

      от имени камня стоят.

Здесь сокол

      от имени неба летает.

Но выше поставлен пехотный солдат,

Который Советский Союз представляет.

От имени Родины здесь я стою

И кутаю тучей ушанку свою!

Отсюда мне ясные дали видны —

Просторы

    освобожденной страны,

Где графские земли

            вручал

               батракам я,

Где тюрьмы раскрыл,

            где голодных кормил,

Где в скалах не сыщется

               малого камня,

Которого б кровью своей не кропил.

Стою над землей

          как пример и маяк.

И в этом

     посмертная

         служба

            моя.

1945 год

На что похожи рельсы, взрывом скрученные,

Весь облик смерти, смутный, как гаданье.

И города,

    большой войной измученные —

Ее тремя или пятью годами?

Не хочется уподоблять и сравнивать

Развалины, осколки и руины,

А хочется расчищать, разравнивать

И Белоруссию и Украину.

Среди иных годов многозаботных,

Словами и работами заполненных,

Год сорок пятый

         навсегда запомнился,

Как год-воскресник

Или год-субботник.

Усталые работали без устали.

Голодные, как сытые, трудились.

И ложкою не проверяя: густо ли? —

Без ропота за пшенный суп садились.

Из всех камней, хрустевших пол ногами,

Сперва дворцы, потом дома построили,

А из осколков, певших под ногами,

Отплавили и раскатали

               кровли.

На пепелище каждом и пожарище

Разбили сад или бульвар цветочный.

И мирным выражением «пожалуйста»

Сменилось фронтовое слово «точно».

А кителя и всю обмундировку:

И шинеля, и клеши, и бушлаты —

Портные переушивали ловко:

Войну кроили миру на заплаты.

И постепенно замазывались трещины,