Седьмой переход - [87]

Но она ни за что, ни при каких обстоятельствах не прекратила бы сейчас дружбы с Анастасией Никоноровной, чтобы окончательно не выдать себя с головой. Хотя в их отношениях исчезла былая непринужденность, зато Василиса не сомневалась больше в искренности Анастасии, с тревогой наблюдая, как происходит в семье Сухаревых тот затянувшийся разлад, который, впрочем, возник задолго до появления Леонида в Южноуральске.

Словно предчувствуя недоброе, вчера из Ярска приехала Зинаида Никоноровна, которой Анастасия ничего не писала второй месяц. Как раз Родиона не было дома, и сестры, пользуясь случаем, просидели до поздней ночи. Зинаида Никоноровна никак не могла понять, почему же ее бедная Настенька порывает с мужем на сорок первом году своей жизни, имея двух ребят и совершенно не представляя себе, удастся ли в будущем устроить жизнь.

— Да-да, Зина, я не знала, с кем жила, и ты не осуждай меня, пожалуйста, все это очень сложно,— говорила Анастасия.

— Но разве он плохой семьянин? Не похоже. Не верю.

— Оставь ты эту свою простецкую рассудительность. Ты же знаешь, о чем идет речь. Родион лжет на каждом шагу, ищет лазейку, чтобы выйти из воды сухим. 'Ведь я-то все вижу. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я прикрывала его мелкую игру? Или, по крайней мере, чтобы не замечала? Не могу больше, нет, нет, не могу! Я и без того виновата перед людьми. Люди мне уже не верят. На последней конференции тридцать четыре делегата проголосовали против меня. За что?

— На всех, матушка, не угодишь.

— Мне бы встать да честно рассказать обо всем. Не хватило сил. Сама себе презираю за эти бесконечные дискуссии с Родионом на кухне. А с ним надо вести разговор в парткомиссии. Отец был прав. Родион злобствует. Он катится вниз. Я должна остановить его. И другого способа остановить я не нахожу. Жить с человеком, который изменяет тебе лично, считается безнравственным. Но трижды безнравственно жить с таким... Прожила я с Родионом двенадцать лет и, как слепая, ничего не видела. Больше не могу, не уговаривай. Надо кончать. Чем скорей, тем лучше.

— В наше время расходиться с человеком по каким-то политическим мотивам — я этого не понимаю!

— Ведь Родион и твоего муженька втянул было в неприятную историю, напечатав свою статью за его подписью.

— Гора сам виноват.

— Я его и не защищаю. Но Леонид прав, сказав мне однажды: «Если Егор Егорович переживает болезненную ломку привычек, то твой Родион должен побороть весь свой социальный опыт, иначе дело обернется слишком плохо». Это Леонид верно заметил, хотя он многого и не знает, лишь догадывается.

— И все же нельзя так наказывать человека. Нельзя, Настенька.

— Наказывать? Это Родион наказал меня. Ведь ты сама сомневаешься, удастся ли мне «устроить» жизнь. Скорее всего не удастся. Лучшие годы выброшены на ветер, и только по милости Родиона Федоровича...

— Вот и слезы! Не расстраивайся, ну-ну, перестань, перестань... Зинаида Никоноровна обняла сестру, прижала ее к себе, да и сама всплакнула, глядя на свою бедную Настеньку.

Когда та успокоилась немного от исцеляющих женских слез, Зинаида Никоноровна спросила ее нерешительно:

— Леонида-то все любишь? Анастасия промолчала.

— Беда мне с тобой.

— Что поделаешь? Я на днях проговорилась даже его жене.

— Сумасшедшая!

— Василиса Григорьевна — хорошая женщина. Разве только немного наивна, так это понятно, — счастливая.

— А не кажется ли тебе, что с Леонида-то все и началось?

— Нет, что ты! Началось гораздо раньше. Началось ведь не с чувств. Чувства потом примешались. Да если бы не было тут Леонида, я бы уже, наверно, давно порвала с Родионом. За мужа стыдно перед всеми, а за себя — перед Леонидом. Уехать разве куда-нибудь... Как посоветуешь, Зиночка?

— Не выдумывай! Ну куда ты поедешь? Куда?..

Анастасия долго не могла смежить глаз в эту ночь. В самом деле, лучше всего уехать из Южноуральска. Выбор большой: Ярск, Медноград, Ново-Стальск, Нефтегорск, Рощинское, не считая районных городков. Область велика: три-четыре европейских государства разместились бы на ее территории. Однако Ярск не подходит — родина. Нелегко возвращаться на родину одной-одинешенькой. Не подходят, видно, все города, составляющие «зону совнархоза», — жить там, значит, неминуемо встречаться с Леонидом. Остаются сельские районы и Притобольский целинный край: там есть где затеряться. Но что ей, инженеру-металлургу, делать в деревне? Идти на партийную работу? Да кто ее пошлет после всего этого!.. И она, бракуя вариант за вариантом, так и не смогла остановиться на каком-нибудь из них.

А Зинаида Никоноровна была расстроена несговорчивостью сестры. Уж она-то бы никогда не бросила своего Егора, что бы с ним ни стряслось, как бы долго он ни переживал, по словам Лобова, эту «болезненную ломку привычек»... Эх, Настя, Настенька, неизвестно, что и присоветовать тебе, ума не приложишь. Да и вряд ли она, Зинаида, вправе отговаривать сестру, если, поставив себя на ее место, не смогла бы ни на что решиться. И в кого удалась Настя? Только не в мать. Вылитая — отец. Тот ни уступал ни на полшага. Что ж, так, видно, тому и быть, если уж Настя не признает никаких наших бабьих компромиссов...