Седьмой переход - [40]

Анастасия вгляделась в фотографии Мишука и Лели, затененные оконной занавеской, и с болью отчетливо представила себе, как придется выводить их в люди без отца. Неужели все-таки одной?.. И Анастасия вдруг ясно поняла сейчас, что разрыв с Родионом давно уже предопределен этим его отношением к жизни, о котором она раньше и не догадывалась, как не догадываются о редкой и запущенной болезни, трудно излечимой после многих лет ее укоренения... Но, может быть, все успокоится, уладится? Не исключено же, что она преувеличивает свою беду, рассматривая ее вблизи, не видя из-за нее ничего на свете. Однако это же ведь его беда, его! А он спит себе богатырским сном, убежденный в том, что завтра без него не обойдутся. Нет, Родион, завтра тебе станет еще труднее. Ты же в разладе с самим временем, которое умеет ценить только скорый шаг идущих вровень с ним. Правда, время не злопамятно, если у тебя найдутся силы наверстать упущенное. Так что все зависит от тебя, Родион, только от тебя...

Светало. Еще одна бессонная ночь осталась позади. Укрывшись одеялом, Анастасия отвернулась к стенке, чтобы как-нибудь забыться на восходе солнца. Как она устала от этого разговора с Родионом!

А он и предположить не мог, что женская любовь бывает совместима с беспощадным судом над самым близким. Ну да, конечно, женская любовь уступчива, иной раз слишком. Но она же и не оглянется назад, если уж разуверится в своих уступках.

...Чудесен Южноуральск ранней осенью! Утренняя прохлада держится дольше обычного, дышится легко.

Лобов заехал на минутку в совнархоз, подписал срочные телеграммы в Москву и Ярск и тут же вышел из массивного Дома Советов. На площадке у главного подъезда он встретился лицом к лицу с Кашириной. Будто не сразу узнав его, она неуверенно протянула руку, мило пожала округлыми плечами, как бы извиняясь за плохую память.

— Легка на помине, Настасья!— сказал он, с любопытством рассматривая ее, такой самонадеянный, ничуть не сомневающийся в том, что ей. Анастасии, всегда приятно с ним.

— Почему не заходишь?— спросила она, чтобы чем-нибудь сгладить неловкость встречи.

— Все никак не могу акклиматизироваться! Только появился в городе и сразу причислили к лику местников...

Рассказывая о событиях последних дней (будто она ничего не знает), Лобов шел к автомобилю. И Анастасия покорно шла за ним. Он говорил уже не глядя на нее, как в юности, когда Зина, улучив момент, оставляла их вдвоем, чтобы не опоздать на свидание со своим Егором. «Седеет»,— с тихой грустью отметила Анастасия, взглядывая на него сбоку, искоса.

Леонид Матвеевич остановился у машины, гостеприимно распахнул дверку новой «Волги», заговорщическим тоном предложил:

— Прокатимся до Южного поселка.

Анастасия заколебалась: прежнее желание — улететь с ним хоть на край света! — овладело ею, она подалась было вперед, к автомобилю, и сейчас же поспешно отступила. Ей казалось, что каждое ее слово и каждый ее шаг имеют при встречах с Леонидом особое, чуть ли не символическое значение.

— Нет, я, пожалуй, не успею вернуться на заседание бюро. Да и нет смысла забираться мне на территорию чужого района.

— Жаль, жаль, — он нехотя сел за руль.

Она выпрямилась под упругими струями низового сентябрьского суховея, нивесть откуда набежавшего на площадь, произвольно встряхнула черные, с солнечной рыжинкой волосы, упавшие на загорелый лоб, и, жмуря темные продолговатые глаза, улыбнулась ему.

На углу Леонид Матвеевич оглянулся, замедлив ход машины. Анастасия все еще стояла на бровке мостовой, упрямо склонившись против ветра, статная, в легком платье, туго обтянувшем всю ее фигуру.

Спохватившись, она круто повернулась и быстро пошла к скверу. Хотелось побыть одной, собраться с мыслями. Ей нравился этот сквер-дендрарий с фонтаном посредине, с цветочным календарем у входа. Тут было все, чем богат безлесый с виду южноуральский край: разлапистые елочки, привезенные из северных районов, что граничат с башкирскими урманами; молодые сосенки, полномочные представительницы Приволжского чудо-бора; дубки из шумных рощиц в южных отрогах Уральского хребта; березки, в тени которых бьют родники на дне глухих оврагов; черемуха, непременная спутница безвестных речек; подростки-тополя, рябина, липы, вязы, клены, а кустарникам и счета нет — сирень, дикая вишня, акация, жасмин, шиповник, даже чилижник. Кто видел, как весной долы предгорья полыхают красными, белыми, желтыми, фиолетовыми, розовыми огнями, тот знает, что и жесткая чилига — украшение земли, что и без нее нельзя себе представить майское соцветие степи.

Присев на скамейку в боковой аллее, где поменьше отдыхающих, Анастасия остановила взгляд на полуголых стебельках чилижника с редкими игольчатыми листьями. «Бить бы тебя, как непослушную девчонку, бить да приговаривать: не преувеличивай, не фантазируй, заботься о ребятах, не о себе!.. Но что делать с Родионом? Что?..»

Говорят, что жизнь дает множество примеров: стоит только перебрать их в памяти и верное решение всегда найдется. Анастасия не раз принималась искать этим способом. Ничего не находилось, все совершенно неподходящие уроки. Не может ли Нечаева послужить для нее примером? Елизавета как-то призналась ей по-дружески: «Долго ждала я настоящую любовь, готовилась как к празднику, а праздника не получилось». И чем настойчивее Анастасия пыталась ободрить Нечаеву, тем все заметнее они, выросшие вместе, отдалялись друг от друга, хотя в детстве у них даже куклы были общие, и в юности были общие мечты. Избегала встреч, конечно, сама Лиза, чтобы не тревожить замужнюю подругу чуткой завистью одинокой женщины. Анастасия понимала это и, случайно встречаясь с ней, старалась не расспрашивать о жизни.