Седьмой переход - [24]

Анастасия собиралась с утра поехать на строительство студенческого общежития, но битый час потратила па телефонные разговоры с райисполкомом и горсоветом о детском садике, который никак не могли обеспечить мебелью. Потом позвонили из обкома — понадобились биографические справки о некоторых коммунистах совнархоза, в том числе и о Лобове.

Долго рассматривала она учетную карточку Леонида. Фотография была совершенно неудачной,— до того угрюмый взгляд исподлобья, что Анастасия рассмеялась. Листая страничку за страничкой, она позавидовала его привязанности к одному и тому же делу: десятник, студент института, прораб, старший прораб, начальник производственного отдела, управляющий трестом, инженер дивизии, командир саперной бригады, потом опять управляющий, начальник главка. Ни одного шага в сторону от раз и навсегда выбранного направления, даже в войну строил. И служебная лестница не отличается крутизной, почти тридцать лет понадобилось ему, чтобы подняться до госплановских высот. Нигде не перескочил ступеньку, шел неспешно, но без долгих остановок...

Ей сделалось полегче, будто повидалась с ним. Иногда, при чтении чьей-нибудь анкеты, так и хочется подправить чужую жизнь, а к Леонидовой ничего не добавишь и ничего не зачеркнешь,— все естественно, логично. Что ж, у него жизнь сложилась так, как загадывалось в молодости, только без ее, Анастасии, малейшего участия. И ей остается лишь одно — полистать чрезмерно скупую летопись, подивиться каллиграфическому почерку безвестного московского райкомовца, порадоваться втайне лишней встречей с Леонидом, и удостоверить неразборчивой своей подписью свежую пометку о новом месте работы коммуниста Лобова. Последнее могли бы сделать в секторе учета, но она сама это сделала, словно то была поправка важности чрезвычайной.

«Эх, ты, баба, баба,— вздохнула Анастасия.— Вчера напала на Родиона, довела его до белого каления... Да возьми ты, наконец, себя в руки!..»

Сразу же за базаром, около «Кузнечных рядов», откуда открывается вид на весь Южноуральск,— от поселка железнодорожников, раскинувшегося по ту сторону вокзала, до восточного пригорода, вплотную подступившего к аэропорту,— на этой окраине закладывался теперь целый массив жилых домов. Каширина наведывалась сюда частенько, и ей казалось, что дела здесь подвигаются крайне медленно: не хватало кирпича, сборного железобетона, леса. Готовые «коробки» пустовали месяцами, ожидая своей очереди, пока сантехники, электрики, штукатуры и маляры заканчивали работу на других площадках.

И каждый раз, приехав на стройку с намерением поговорить с людьми по душам, Анастасия тратила время на те же телефонные звонки, чтобы хоть чем-нибудь помочь прорабам.

Узнав сегодня, что вторые сутки не подвозится кирпич, она решила позвонить Лобову.

— Леонид Матвеевич в Ярске,— ответили ей из совнархоза.

«Этот тоже, кроме гигантов, знать ничего не хочет,— подосадовала она.— Теперь его оттуда до заморозков не дождешься!»

И опять стало грустно.

Хорошо, что кругом работящие люди. Уж они-то, развеют любую грусть-печаль, только приглядись к ним, прислушайся. Люди, люди, добрые вы люди!

8

Председатель совнархоза сказал Лобову на прощание:

— Не торопись, побывай в Ново-Стальске, Ярске, Меднограде. Выбери денька два и загляни в глубь степи, в геологические экспедиции. Москва особо интересуется Рощинским. Сам понимаешь — медь, которую ничем не заменишь...

В шестом часу утра, когда только начало светать, газик-вездеход был уже у подъезда гостиницы.

— Какую предпочитаете дорогу, может быть, царскую? — спросил шофер, Петро Соловьев, курносый и смешливый парень.

— Что за дорога? — поинтересовался Леонид Матвеевич, сделав вид, что не знает.

— Проезжал тут в прошлом веке наследник престола, в сопровождении поэта Жуковского. С тех пор правобережная дорога так и зовется в народе. Я лет пять возил прокурора, прокурор признавал только царский тракт.

— Смотри, как лучше.

— В таком случае махнем по левому берегу Урала,— обрадовался водитель. «Дорожка не титулованная, зато профилированная, без ухабов. К обеду доберемся до Ново-Стальска. Значит, будем считать, маршрут утвержден окончательно? А прокурор ни за что бы не согласился!»— добавил он, усаживаясь за руль.

«С этим, пожалуй, не пропадешь от скуки»,— подумал Леонид Матвеевич.

Великолепны степные проселки в конце лета! Асфальт — тот плавится под солнцем, сдерживает бег машины, а по черноземной корке, твердой, как бетон, слепящей стальным блеском, вездеход мчится со скоростью 70—80 километров в час. Конечно, стоит пройти хотя бы небольшому дождику и все раскиснет, но сегодня над головой ни облачка. Леонид Матвеевич привалился к дверке, подставил лицо под упругую струю пахучего утреннего ветра,— такого блаженства давно уж не испытывал.

Дорога прихотливо извивалась между пойменным старым лесом, темно-синим в переливчатой, слоистой дымке, и тройной полезащитной полосой, зеленеющей в низинах и реденькой, пожухлой на пригорках, сплошь изрытых сусликами. Слева по горизонту проплыла, дымя всеми трубами, какая-то станица, вслед за ней показались первые отроги Южного Урала. Вот две горы, похожие на казацкое седло, брошенное посреди степи. Дальше растянулся вдоль реки караван двугорбых и одногорбых верблюдов. Еще с десяток километров, и показался целый лагерь из каменных шатров с богатырским шлемом воеводы в центре. Поодаль от становища — ровные зубцы крепости добротной кладки. Чем дальше на восток, тем выше горы. Тесня друг друга, они круто обрываются перед казахской степью: седые гребни их с размаху откидываются назад, дробятся, пенятся. Еще в юности Леонид Матвеевич не раз поражался огромной силе этого прибоя, который, чудилось, окаменел в одно мгновение и стих навеки. Почти отвесные вершины образуют недоступный амфитеатр перед галеркой главного хребта. Попробуй, подступись к царству сказочных уральских мастеров на все руки!..