Седьмая. Ливень юмора для тех, кто в дефиците позитива - [16]
Я таращила глаза и, скрывая зевоту, задавала шефу заковыристые вопросы по теме охоты. В общем, как учил великий Петр I, вид имела «лихой и придурковатый» и «разумением своим», смею надеяться, никак «не смущала начальство».
ЛИЧНО МНЕ НЕПОНЯТНО, КАК МОЖНО СЧИТАТЬ УБИЙСТВО ЖИВОТНЫХ – РАЗВЛЕЧЕНИЕМ, А НЕ ВЫНУЖДЕННОЙ МЕРОЙ ПО ВЫЖИВАНИЮ. МНЕ КАЖЕТСЯ НЕЗДОРОВЫМ АЗАРТ, С КОТОРЫМ МУЖИКИ СОБИРАЮТСЯ НА ОХОТУ, МНЕ ЧУДИТСЯ В ЭТОМ АЗАРТЕ НЕЧТО ПСИХОЛОГИЧЕСКИ-ПАТОЛОГИЧНОЕ, СВИДЕТЕЛЬСТВУЮЩЕЕ О НЕ СУБЛИМИРОВАННОЙ НИКУДА ЖАЖДЕ ВЛАСТИ И АГРЕССИИ.
У меня для моих друзей-охотников был заготовлен характерный кейс. Такой тест-ситуация на адекватность. Я вычитала ее у Виктории Токаревой.
Однажды стрелок в процессе охоты выбежал за удирающим зайцем на открытое поле. Стояла осень, тяжелая земля сочилась дождливой влажностью. Заяц припустил по полю, на его лапы быстро налип тяжелый чернозем, заяц сообразил, что ему не уйти и …развернулся лицом к охотнику. Ну как лицом – мордой. Охотник настиг добычу и наставил ружье. В это момент я спрашивала своих друзей-охотников: «Вы бы выстрелили в упор в этого зайца?»
Для меня есть ощутимая разница между охотой и убийством. Противостояние охотника и добычи должно быть… честным, и тогда азарт логичен, а убийство как бы оправданно. На стороне зайца – лес и инстинкт выживания, на стороне охотника – азарт и инстинкт, перетекший по генам крови от наших предков времен какого-нибудь мезозоя, которые выживали благодаря охоте на мамонта. Ну и зашкаливающий адреналин, конечно.
Сан Саныч прошел мой тест с блеском, сказав, что просто убивать – вообще неинтересно, что вся соль – в выслеживании добычи, в ее преследовании, в попытке быть умнее зверя. Сан Саныч в моих глазах был частично реабилитирован.
В тот понедельник я прямо с утра честно и придирчиво рассмотрела фотоотчет об успешных охотничьих выходных шефа, выслушала новые истории о лесных приключениях, произвела пару девчачьих характерных визгов над фотографиями с трофеями, на фоне которых шеф позировал с нескрываемой гордостью.
После посвящения меня в свои охотничьи тайны шеф со вздохом и любовной ностальгией нехотя отложил фотоальбом, как вместилище впечатлений, на край своего стола и стремглав умчался на совещание.
Я никого не трогала, тихо разбирала почту, когда минут через 20 своего отсутствия Сан Саныч позвонил на мой телефон и взбудораженно протараторил:
– Срочно зайди в мой кабинет, там – ты знаешь где – на столе лежат фотки, твоя задача выбрать одну, поприличнее, вырезать 3×4 и оттарабанить ее в кадры. Мне на пропуск. Срочно, Оля, срочно! У тебя на все про все пять минут…
Пока он говорил, я, не теряя ни секунды, уже вскрыла его кабинет и сидела на кресле шефа, листая злополучный охотничий фотоальбом. Пересматривая уже знакомые фотки другими глазами, я быстро поняла: ни одна из них, по сути, не годилась на пропуск, потому что на каждой шеф был навеселе, в сдвинутой на бок шапке с кокардой, обнимающий либо такого же хмельного друга-охотника, либо деревце, либо Туза.
Тузик, кстати, единственный из всей честной компании позировал идеально и соответственно единственный годился на пропуск: смотрел прямо в кадр и вполне сфокусированным взглядом, был очевидно трезв и улыбался всей открытой пастью с вываленным розовым мясистым языком.
Я несколько раз пролистала весь альбом, от начала до конца. Черт, миссия была невыполнима…
Наконец я выбрала одну фотографию, где шеф без своей дурацкой шапки относительно трезво смотрел в кадр на фоне завядшей лиственницы, но при этом трепетно обнимал Тузика, прижимая его голову (морду?) к своей.
«Пожалуй, Туза можно обрезать!» – подумала я и, при полном отсутствии альтернатив, стала решительно отмерять 3×4 на обороте фотографии. Но как бы я ни крутила, как бы ни старалась исхитриться расчертить прямоугольник нужных размеров, улыбающаяся пасть пса все равно влезала в кадр и розовый язык заслонял часть щеки шефа.
Телефон под рукой взвизгнул нетерпеливым звонком шефа:
– Оля, ну ты где? Мы ж все тут ждем!
– Сан Саныч, тут такое дело, я вроде подобрала одну фотку, где вы смотритесь… ну, прилично, достойно пропуска, но как бы я ни крутила, морда Тузика все равно попадает в кадр. Что делать? Режу все равно?
После секундного молчания звучит ошарашенный голос шефа:
– Какого, блин, Тузика? Откуда, блин, Тузик? Я ж в ателье фотографировался! В ателье! Со светом, вспышкой и прочей хренью!
Оказалось, на столе шефа лежал, помимо фотоальбома, обычный белый конверт с батареей традиционных фотографий 3×4 из ателье, и мне нужно было просто отрезать одну из конвейера и занести ее в кадры.
Я с удовольствием ем болгарский перец. Без всего.
– Как ты это ешь? – морщится муж.
– Вообще-то это мой любимый овощ, – говорю я.
– Вообще-то, – самокритично замечает муж, – я – твой любимый овощ!
Короткое замыкание
Однажды я немножко сошла с ума и закинула красные трусы на люстру.
Я так поступила от отчаяния: дело в том, что несколько авторитетных и уважаемых мною людей уверяли меня, что это несложное действие непременно принесет финансовую удачу владельцу трусов.
А мне о-о-очень нужны были деньги.
