Себастьян, или Неодолимые страсти - [65]

Естественно, я предусмотрел быстрый и решительный уход — пуля в голову, и дело сделано! Достал старый револьвер, проверил пули. Потом аккуратно вложил дуло в рот, ведь я неплохо осведомлен — Господь свидетель, в мою бытность интерном я немало повидал таких случаев во время дежурств на полицейской санитарной машине. Пока я сидел так, на меня нахлынули воспоминания, и я почувствовал себя дурак дураком с холодным дулом во рту. Мне, как ты понимаешь, известно, что револьверы стреляют выше цели, поэтому можно не добиться желаемого результата, если стрелять в висок — помнится, один самоубийца выбил себе оба глаза, но остался жив. Единственный надежный способ — стрелять в рот, в небо. Так я и собирался сделать. Но что-то удерживало меня. Отчасти, наверное, от одиночества, отчасти для храбрости я включил телефонную службу точного времени и долго сидел, прислушиваясь к механическому голосу, произносившему: «На четвертом ударе будет ровно… Аи quatrième toc il sera exactement…» He улыбайся! У меня не хватало сил нажать на спусковой крючок. Секунда шла за секундой, словно капли падали из крана, а я все сидел, держа в одной руке револьвер, а в другой телефонную трубку. И тут я вспомнил еще один случай — самоубийца все сделал верно, пустил пулю в рот. Ему снесло половину черепа, словно верхушку поданного на завтрак яйца. Жуткое зрелище для юного и пугливого интерна. Занимаясь уборкой, я не мог сдержать рвоту. Ну, и мне стало ясно, что нельзя обрекать наш персонал на такое зрелище. Я встал и принялся искать кипу и талес. Надев их, вновь взялся за телефонную трубку, но на сей раз решил идти до конца, принуждая себя набраться мужества. Все бумаги у меня в порядке, чековые книжки, документы и все прочее, так что у Лили не будет проблем, когда она поправится, я даже написал ей в этаком бравурном тоне, приглашая ее в свою квартиру, которая скоро будет принадлежать ей».

В промежутках между словами слышно было, как он попыхивает сигарой, мысленно формулируя то, что хочет сказать дальше.

«Констанс, я понял, что не могу это сделать. Опять я струсил. Пришлось отложить револьвер — ты его сразу увидишь. Решил заменить его тихим уколом. Это не так драматично, но не менее эффективно. Прощай, милая Констанс».

Он перестал вздыхать. Однако можно было представить, что он делает, по стуку шприца, положенного в пепельницу. Шварц произнес короткую молитву на родном языке, но произнес небрежно, словно недовольный Богом, в которого верил лишь время от времени. Констанс дослушала все до конца, сидя рядом с доктором Шварцем, умершим за письменным столом. Потом она вызвала «скорую помощь».

Глава десятая Конец эпохи

Было уже очень поздно, когда весть об исчезновении со сцены доктора Шварца была сообщена по телефону Констанс, которая с радостью провела несколько свободных дней дома и даже, собравшись с силами, повидала друзей и сыграла в пул с Сатклиффом и Тоби. Телефон откашлялся и сердито зазвонил. Констанс узнала голос ночного оператора, и у нее упало сердце, едва она услыхала первые страшные слова, положившие конец ее отпуску.

— Доктор Шварц заболел. Доктор, вас разыскивают из отделения «скорой помощи».

— Что случилось? — спросила она, но линию уже переключили, возможно, на врача «скорой помощи», потому что послышались щелчки, голоса и в конце концов непонятно почему раздался голос негра-санитара Эммануэля, который хрипло произнес:

— Мистер Шварц умер.

— Что? — не в силах поверить, крикнула Констанс, и глубокий гудящий голос негра, на сей раз медленнее, повторил информацию. Слова тонули в ней — или она тонула в них, словно в плывуне. Наверняка это ошибка. — Позовите дежурного врача, — проговорила она наконец, причем резко, и голос Эммануэля стих, а вместо него послышался голос врача «скорой помощи», старика Грегори.

— Лучше вам приехать сюда, — сказал он. — Боюсь, наш доктор сам себе сделал укол. Во всяком случае, он сидит за столом, сердце у него остановилось, а в пепельнице шприц. К тому же, Констанс, тут есть для вас послание, и ваше имя написано на доске. Мне не хотелось бы никого звать, пока вы тут не осмотритесь. Я не могу сделать заключение и не хочу звать полицейских, пока мы сами не разобрались. Может быть, вам что-то известно? У него ничего не случилось, что могло бы привести к депрессии?

Констанс застонала, потом как-то глухо засмеялась и ответила:

— Психиатр всегда остается психиатром. Боже мой, Грегори, вы уверены?… Я хочу сказать, вы пробовали массаж сердца?

Грегори ответил ей тоже чем-то вроде стона и торопливо сказал:

— Нас вызвали слишком поздно. Он уже остывал — я прошу вашего согласия на то, чтобы вытащить его из-за стола и положить на кушетку. Иначе будут проблемы.

— Поступайте как считаете нужным. Я постараюсь поймать такси.

Но когда она приехала, все оставалось как было, никто ни к чему не прикоснулся из-за надписи на доске и диктофона. Шварц выглядел так же, как всегда, нормально и уютно, отчего Констанс мгновенно поборола страх и неприязнь и с радостью уселась рядом с ним, чтобы взглянуть на медицинскую карту, которую он открыл и, вероятно, читал в ожидании, пока яд медленно, как змея, проползет по жилам и доберется до сердца. Некоторое время Грегори с сочувствием наблюдал за ней.