Сдержать обещания. В жизни и политике - [24]

Красивая недвижимость привлекала мое внимание еще в школьные годы. Когда школьный автобус до Арчмера сворачивал с главной дороги Марш-Роуд, чтобы забрать детей из престижного района, я с восхищением рассматривал дома. Для меня не было места более притягательного, чем Вествуд Мэнор. Мой район Мейфилд возник на несколько лет раньше на месте ровного поля, где не было ни единого дерева. Тени там не было вообще. Ровные, узкие улицы, словно специально созданные для скоростной езды, отлично подходили для того, чтобы гонять на велосипедах, и для игры в «уиффлбол»[11]. В Мейфилде все было как будто расчерчено на квадраты в почтительном поклоне перед новым богом предместий — богом Прямых углов. Здесь царило однообразие. Скаты всех крыш имели одинаковый уклон. Между тем в Вествуд Мэнор солнечные блики с утра до вечера плясали на широких улицах. Вязы и дубы высотой в шестьдесят и семьдесят футов величественно возвышались в своей спокойной роскоши. Пологие склоны были покрыты идеальными зелеными газонами. Шиферные крыши, эркерные окна, круглые башенки, широкие арки из тесаного камня…

Отец всегда говорил о нашем доме на Уилсон-Роуд в Мейфилде как о временном жилье. Дома в Вествуд Мэнор имели вид построенных на века. Сейчас, когда я иногда проезжаю мимо, все это выглядит как приятный, но ничем не примечательный квартал среднего класса. Однако в 1955 году Вествуд Мэнор воспринимался как место, особенным образом связанное с историей и традицией, место со своим прошлым, идеальное место для жизни. В холодные, сырые зимы я рисовал в своем воображении домашний очаг в одном из таких домов в тюдоровском стиле, так полюбившихся мне. Я словно видел свою семью сидящей перед большим камином в тепле и комфорте.

Когда мы с Нейлией вернулись в Уилмингтон летом 1968 года, я понимал, что мы не можем себе позволить Вествуд Мэнор, и до сдачи экзамена я не собирался рисковать с покупкой дома. Поэтому мы арендовали небольшой фермерский дом на Марш-Роуд и сразу же стали присматривать дома в Уилмингтоне. Дом, похожий на тот, о котором я страстно мечтал еще со школьных времен, казалось, был совсем рядом.

С самого первого дня в офисе Prickett, Ward, Burt & Sanders я понял, что это была фирма, которая могла себе позволить рискнуть и нанять парня из Сиракузского университета с паршивыми оценками. Prickett, Ward… представляла интересы крупных страховых, железнодорожных, строительных, а также нефтяных компаний. Средства их клиентов были неисчерпаемы. Они могли оплачивать работу многочисленных следователей в любом крупном деле. Я приступил к работе в боевом настроении. Мне хотелось, чтобы они не прогадали, поставив на меня, и думаю, что мистер Прикетт что-то во мне разглядел. Он попросил меня заняться рождественской вечеринкой, которую фирма ежегодно устраивала для партии «Молодые республиканцы» Делавэра. Кое-кто из коллег стал предлагать мне вступить в эту партию. Я не стал говорить им, что никогда не смог бы вступить в партию, возглавляемую Ричардом Никсоном, или что я стеснялся представлять основных клиентов фирмы — крупные корпорации. Я недолго проработал в этой компании.

Переломный момент настал однажды утром в федеральном суде на Родни Сквер, в деловом квартале Уилмингтона, когда мистер Прикетт пригласил меня посмотреть его выступление по гражданскому делу. Наша фирма представляла компанию, против которой подал иск один из ее рабочих. Истцом выступал сварщик, получивший серьезный ожог на работе. Но в своих показаниях накануне сварщик, по-видимому, признал, что решил не надевать защитный костюм — так ему было легче подобраться к неудобному месту сварки.

Выступление мистера Прикетта в то утро, когда я пошел с ним, было прямолинейным: сварщик проявил небрежность. И по закону его небрежность, являвшаяся встречной виной, означала, что судья мог вынести решение в пользу нашего клиента без непосредственного участия Prickett, Ward… в защите перед судом присяжных. Когда в то утро мистер Прикетт выступал за вердикт, выносимый судьей напрямую, без присяжных, он хорошо представил интересы нашего клиента, применив соответствующий закон. Но когда он говорил, обращаясь к суду, я не мог оторвать взгляд от семьи истца. Сварщик и его жена были примерно того же возраста, что и мы с Нейлией. И я запомнил, как его жена отвернулась от судьи и стала смотреть себе под ноги, пока выступал мистер Прикетт. Судья не поддержал позицию мистера Прикетта сразу же, но попросил его кратко изложить ее в записке и объявил перерыв.

В одиночестве я спустился по ступенькам здания федерального суда и пересек Родни Сквер с тяжелым сердцем. Я не считал, что мистер Прикетт совершил что-то аморальное или неэтичное. В принципе он просто делал свою работу. Но эта молодая семья все время стояла у меня перед глазами. Истец стал инвалидом, искалеченным навсегда, и могло выйти так, что он ничего не получит. Я не мог смотреть на это иначе только потому, что так требовал закон. Закон может ошибаться. Я чувствовал, что должен был представлять истца, что мое место — рядом с людьми, не защищенными системой. Дойдя до центра Родни Сквер, я принял решение уйти из Prickett, Ward… От этой мысли мне стало легче. Я был уверен, что Нейлия поддержит меня. Я не считал, что ухожу от чего-то, я ощущал, что направляюсь к цели.